родительской, материнской ласки, тут были ему все так милы… Ещё бы ему не любить Булановки!..
В занятиях время мчалось незаметно. Дни летели за днями, недели за неделями, как будто догоняя и проглатывая друг дружку. Приближалась осень следующего года. Было решено везти Борю в гимназию в последних числах августа. Но Павел Иваныч не мог сам ехать с ним в Петербург: у него как раз в то время случились какие-то дела в уезде, которые не позволяли ему отлучиться. Так что отправиться с Борей пришлось Софье Егоровне.
Настал наконец и день отъезда. Был уж девятый час утра; но мама ещё не вставала, потому что накануне она легла спать очень поздно: ей было много возни со сборами и с укладкой в дорогу. Боря же проснулся и встал очень рано: ему не давали спать мысли о предстоявшей разлуке, поездке и вообще о новой, ещё неиспытанной им жизни.
Одевшись, он пошёл к Madame Mélinnet. Он знал, что она уже, наверно, пьёт свой café-au-lait27: она всегда рано была на ногах. Он не ошибся. Madame Mélinnet сидела в кресле у окна; перед нею стоял маленький столик, на котором блестел кофейник, и белелись чашка, молочник, корзинка с сухарями.
Боря поздоровался со старушкой и сел на табуретку. Он молчал, и она долго и слова не говорила. Он глядел на неё. Грустно ему было: очень он любил Madame Mélinnet, жаль было расстаться с нею; она всегда так ласково к нему относилась, она была ему как родная… Где же она будет теперь, когда он уедет? Неужели он сегодня расстанется с нею навсегда? Неужели в последний раз видит её влажные чёрные глаза, её жёлтое, точно высохший лимон, худощавое лицо с большим орлиным носом и с двумя крупными папильотками на висках? С папой и с мамой он разлучается, но не навеки же… А с Madame Mélinnet неужели навеки? Он так свыкся с нею, так любит смотреть, как она в своём просторном утреннем капоте28 с широкими рукавами пьёт с удовольствием кофе. Он знает, что и она к этому привыкла; он думает теперь, что, наверно, и она грустит и размышляет, куда ей деваться.
Несколько минут длилось молчание.
Наконец, Madame Mélinnet спросила своего воспитанника, о чём он задумался, – должно быть, о том, как не хочется уезжать от родителей, из родного дома? Боря признался ей, что он думал теперь о ней.
Но старушка, к его удивлению, возразила ему. Вот что сказала она по-французски:
– О, мой добрый друг, обо мне не заботьтесь! Что я? Я уж стара. Мои дни сосчитаны. Я одной ногой в гробу… Мне всё равно, куда бы меня судьба ни толкнула…
– Madame, Madame! Что вы говорите! – воскликнул Боря и кинулся к ней.
Он схватил её сухую, костлявую руку и горячо прильнул к ней губами. Потом, не отпуская её руки из своих ладоней, прижался к ней щекою и, стоя на коленках у её ног, долго оставался так. Он глядел куда-то вдаль, в окно, и слушал, что она говорила.
Старушка говорила долго. Это были всё знакомые ему речи. Но он всё-таки упивался ими, и ему больно было думать, что он слышит их в последний раз. Madame Mélinnet напоминала Боре, что с этих пор
Кофе с молоком (фр.)
Домашнее женское платье, разновидность домашнего халата, пеньюара.
