хвалить себя я не смею. Я не могу сказать про себя, что я действительно очень уж добр и умён. Но одно могу сказать и скажу смело, что я всегда старался и стараюсь быть порядочным человеком. На себя я никогда не надеюсь и, напротив, всегда считаю, что у меня много есть недостатков. Но скажу, положа руку на сердце: я постоянно стараюсь подмечать свои недостатки и их искоренять. Я работаю над собой и думаю, что всякий человек, который над собой работает, приближается к тому, чем он в конце концов должен быть. То же самое скажу тебе и про маму. Смотри: она всегда занята, постоянно работает, всегда ровна, всегда вежлива со всеми – и с Акулиной Степановной, и с Madame Mélinnet… Ты, я в этом уверен, не слыхал, чтобы она хоть раз обошлась с ними грубо или резко…
– Ах, да, кстати! – подхватила Софья Егоровна. – Извини, Павлуша, я тебя перебью… Да ты меня очень-то не хвали: не стою я этого, – она улыбнулась, взглянув на мужа вскользь, и продолжала. – А вот о чём я хочу сказать Боре. Так как зашла речь о няне и о Madame, надо кстати вот что сказать. Ты, Боречка, милый, никогда не забывай тех, кто тебя воспитывал. Няня тебя знает с самых пелёнок, а Madame Mélinnet взяла тебя под своё крылышко, когда ты ещё сюсюкал. Благодаря им, ты, Бог даст, человеком будешь хорошим. Не забывай же их, помни всегда…
Боря глядел на маму и не знал, как понять её слова.
– Как? – спросил он. – Разве они…
– Что?
– Останутся у нас? – досказал Боря.
– Конечно, голубчик! Пусть их живут. Куда же им деваться? Обе они уже стары, работать не могут, да и привыкать им где-нибудь в другом месте и к другим людям теперь трудно. А к нам они привыкли. Пускай у нас и доживают век.
– А мне сегодня Madame Mélinnet сказала, что она уж одной ногой стоит в гробу и что ей всё равно, куда ехать, – сообщил Боря.
– Ну, это она, положим, сочиняет: никуда она не поедет, не пустим мы её никуда. Как знать! Может быть, она ещё и нас переживёт… А ты, Боря, помни вот что, заруби это себе на носу хорошенько: Бог знает, что с нами может случиться… Ведь не вечные же мы люди… Если бы случилось, что нас не станет…
– Ой, мамочка!.. Что ты! – шепнул Боря, вскинув на неё глаза.
– Нет, ты, дорогой, не думай, что я вот сейчас ложусь да помираю. Я это только к тому говорю, что ведь на всё воля Божья, вперёд нам ничего нельзя знать… Так вот, дружочек, помни, что их забывать не следует… Это было бы грешно, очень грешно… Необходимо успокоить их старость. Если, Бог даст, мы будем живы – мы это сделаем, дадим им приют, они будут сыты, одеты, обуты, в тепле и ласке… А не станет нас – сделаешь ты.
Только что Боря собирался уверять маму, что он уж и не знает, как рад этому, и так далее, и так далее, но в это время в дверь кабинета кто-то постучался.
– Кто там? – спросил Павел Иваныч громко.
– C’est moi, Monsieur31, – отозвалась M-me Mélinnet.
– Entrez32.
Услышав голос M-me Mélinnet, Боря бойко вскочил с места и кинулся ей навстречу. Дверь
Это я, месье (фр.)
Входите (фр.)
