приподнимаюсь.
– Тихо. Анна Владимировна идёт.
Я встаю и забираю у Алины портфель.
Анна Владимировна бежит. На ней узкая юбка, поэтому бежит медленно.
– Что случилось? – кричит издали. Подходит, поправляет волосы растрёпанные.
– Алина, Аня, я вас спрашиваю, – подходит ко мне, берёт за подбородок. Её пальцы пахнут мелом. Стирает кровь. Плачет, – пойдёмте, я «скорую» вызову.
– Не надо.
– А как же, Анечка… – Анна Владимировна открывает сумочку, долго роется, кидает прямо на землю какие-то бумажки, конфеты, ключи. Достаёт телефон.
Я не хочу.
– Домой пойду. Меня папа встретит.
Папа не звонил, поэтому Алина оглядывается на меня.
– Да, у меня ваша пудра осталась, – достаю из кармашка, протягиваю. Пальцы грязные, и синяя нарядная коробка – тоже. Мне стыдно, что даже пудру не смогла сберечь.
Она берёт пудру и долго стоит у турников – выбежала без плаща, в тёмном платье без рукавов. Алина берёт меня под руку и уводит.
Так до моего подъезда идём, медленно. Оглядывается – не идёт ли кто следом. Не идёт.
– Поднимешься сама?
– Ага.
– Завтра лучше в школу не приходи.
– Почему?
– Пускай успокоятся все. Тане наверняка не хочется с глазами расцарапанными ходить.
– Я расцарапала?
– Слегка, – Алина машет рукой и идёт к светофору. Она живёт ближе, теперь нужно снова через дорогу и назад. Я не захожу в подъезд – смотрю, как она идёт: ведь тоже сапоги старые и немодные, с широкими голенищами, а ведь никто не трогает, не задирает, дружат даже.
Поднимаюсь по лестнице, тихонько открываю дверь.
– Мам, ты дома? – стою на пороге, прислушиваюсь. Телевизор работает. Бросаю рюкзак на тумбочку, смотрюсь в зеркало. Чёлка слиплась, скомкалась.
Над раковиной долго отмываю грязь из-под ногтей.
Мама режет капусту для супа, а по телевизору поёт красивая женщина.
– Чего дышишь тяжело? – мама бросает капусту в кипящую воду.
– По лестнице бежала, – сажусь на стул и смотрю на мамину спину – широкую, обтянутую малиновым застиранным халатом.
– Чего бежала-то?
– Просто.
Мы едим суп и смотрим концерт по Первому каналу.
*
– Ты зачем здесь? – говорит девочка.
Саша без спросу садится рядом на подоконник и молчит. Видно теперь, что та комната, где он куртку и шарф оставил, недалеко. Шли с мамой здесь, сыростью дышали. Может быть, даже вон та дверь. Или следующая.
Девочка его лет – высокая, тоненькая, рыжая. Только стрижка мальчишеская, короткая и смешная. Кудряшки за уши заправлены, а чёлка растрепалась.
– А зачем тебя так постригли?
Девочка трогает затылок, потом опускает руку. Смотрит вызывающе. И ведь не хотел дразнить, а получилось.
– Постригли
