губ, убирали в косметичку и несли в школу с собой, чтобы на переменах подходить в туалете к зеркалу и начинать заново.
– А где Пашка? Не видишь? – шёпотом спрашиваю Алину. Она не оглядывается, качает головой.
– За ним отец приехал.
– Почему?
– Откуда я знаю, Ань. Но он же юрист у него, отец.
Рядом с Русланом теперь земляки. Смеются, разговаривают на своём языке. Нарочно долго не замечают нас, пока девчонки не говорят – глядите, пришла.
– Зачем звали? – говорит Алина.
– А ты с ней?
Спрашивают не мальчишки. Спрашивает Таня.
Таня подходит, останавливается в нескольких шагах. На ней короткая красная курточка.
– Сигареты есть?
Кто-то протягивает пачку. Щёлкает зажигалкой, затягивается. Я обещаю себе, что в этом году обязательно начну курить.
– Вы чего хотели? – повторяет Алина.
– Твоя, бля, подружка вчера ударила Пашу. Пускай извинится, и можете проваливать. Да, Русик?
Руслан кивает, не глядя. Окурок выкинул, но на меня не смотрит.
– Да, пускай.
У его отца ресторан. Хочу думать об этом, но почему-то вспоминается, как вчерашний мальчик с каштановыми волосами шёл по сцене и вёл за руку куклу. И как Микаэла убила куклу, и как мальчик тоже лёг и остался лежать. И повторял – это я убил, я. Возьмите меня. Почему он так сказал?
Я не понимаю, почему всё хлопали. Хлопали и хлопали, а он не вставал.
Страшно было, страшно – потому что как же не поняли, что кукла умерла, что ему незачем вставать?
Но когда он поднялся, и улыбнулся, и показал нам куклу – ничего, ничего, ничего! – и платье не измялось, и кудри не растрепались.
Но вот у мальчика дрожали руки, и стало страшно, так страшно, потому что видела – спектакль этот будет идти ещё несколько месяцев.
Как же он будет?..
– Я не буду извиняться.
Тогда Таня снимает кожаную перчатку и сильно бьёт меня голой ладонью по щеке. Кругом смеются. Алина стоит тихо.
– А теперь?
К Тане подходят девочки из параллельного класса – знакомые лица, а некоторых и по именам помню, потому что в начальной школе, когда в продлёнке оставались, вместе были – всех на обед водили, на занятия, в гимнастический зал, где без разницы было, кто из какого класса. Почему-то вспоминаю, как в первом классе с Таней были вместе в городском лагере и сидели под дождём верхом на турнике, не слышали воспитательницу, не хотели идти под крышу.
Щека горит, и стыдно, что смеются.
– Нет.
– А если так? – берёт перчатку и хочет ударить снова, но я хватаю её за волосы, сильно. Кругом улюлюкают, подбадривают. Чувствую, как удары и пинки сыплются – сбоку, сзади, со всех сторон. Кто-то хватает меня за косу, больно дергает, тянет.
Почему они вместе?..
Локоть болит.
Пинают портфель, а Алина оттаскивает в сторону.
