Он-то дорогу знал».
Впереди расстилалось голое поле. Оледеневшая к вечеру зябь потрескивала под ногами. Вдали – огни. Ориентируясь на них, Микола устремился к речке. До ветхого мостика доплёлся кое-как, перешёл на другой берег и стал взбираться по косогору к полуразрушенной церкви, за которой виднелись покосившиеся деревянные дома. Здесь он был уже недосягаем.
Потом долго плутал по незнакомой окраине, где редкие, подвыпившие прохожие подозрительно пялились на него, предпочитая обходить стороной. А он, едва волоча ноги, с завистью заглядывал в чужие окна. Наконец, набрёл на автобусную остановку. Отойдя подальше от света, наткнулся в сырой мглистой темени на дерево. Прислонился к стволу, вытащил из кармана облезлый портсигар, спички – закурил… Надо было как-то возвращаться в санаторий. «Будут караулить – не беда. Да и вряд ли им захочется ночевать у ворот под дождём. Но на всякий случай проберусь со стороны бора – через лазейку».
А вообще, дела складывались хуже некуда.
«Так… За бутылку должен, Малюта не простит; красномордый – знакомец Мерина, значит столкуются. Ни сегодня, так завтра замочат за милую душу. Светка ещё впуталась, треба її кудись дівати… И как всё сразу наваливается… Ну, сегодня вывернулся, повезло, а завтра? Кто у меня есть? Халва? А толку от него? Пинаться как надо он не сможет, ростом не вышел. Он и на Куликовской-то той, в восьмом классе, чудом уцелел, ребята спасли… – Микола сощурился, часто заморгал, но потом осадил себя. – Ладно, брось расстраиваться – чему быть, того не миновать. Теперь-то уж ничего не изменишь. Сам полез на рожон, один против всех – сам и отвечай».
Курил Микола ровно, не затягивался (в запасе была целая пачка, подарок Светы), а затем из тени рванулся к остановке – подъезжал рейсовый ЛиАЗ.
Ровно в двадцать один ноль ноль Павел Эрастович поднялся по лестнице к медсестринской, прошлёпал неторопливо через комнату отдыха в коридор и оттуда – на веранду. Надо было провести обычный вечерний обход: проверить наличие тридцати обитателей третьего отделения. В корпус зашёл со стороны двора. Впрочем, это и был единственный вход: опасаясь «осады», он как главврач распорядился на время праздников другие двери не отпирать.
Ребята были, но не все. По пути здоровались. Кто у телевизора торчал, кто корпел над шахматами, а кто из тёмного угла высунется и юркнет назад – милуется там с девчонкой. Молодость. И не надо им это запрещать.
– Ну, что, прочешем женские блиндажи, господа разведчики? – обратился он к трём или четырём восьмиклассникам, которые, позёвывая, лениво поднимались с коек. С досады прищёлкнул языком: с молодыми-то, с зелёными, каши не сваришь. А надо было торопиться: дома ждали внуки. Да и в такую-то слякоть по улицам шататься не больно приятно. Но тут на веранде появился Архип, а вслед за ним и Халва. «Вот и десятый класс, – Павел Эрастович вздохнул с облегчением, – лучшие помощники».
– Архипов, Сибгатуллин, где
