тру-си,му-жи-к се-но
ве-зи и не тру-си…»
Пестро-коричневый певчий дрозд
зорьку клюет, как рябины гроздь:
«Фи-липп, Фи-липп,
при-ди, при-ди,
чай-пить, чай-пить,
Фи-липп, Фи-липп,
при-ди, при-ди,
чай-пить, чай-пить…»
Чечевица – яйцо раскрашенное, –
облетая меня, расспрашивает:
«Ви-тю ви-дел,
Ви-тю видел,
Ви-тю ви-дел,
Ви-тю ви-дел?..»
Пеночка весело тенькает:
«Те-те-нь-ка,
те-те-нь-ка,
те-те-нь-ка,
те-т-нь-ка,
те-те-нь-ка…»
Я не Филипп и сено не везу,
и друга Витю я давно не видел,
но, в это поле на рассвете выйдя,
я на щеке почувствовал слезу.
Здесь мой отец размашисто косил,
а рядом с ним, подбрасывая грабли,
я кошенину зубьями корябал
и сено в стог метал что было сил.
И так же – птичий свист в лугах,
лесах,
просвеченных отцовскою косой.
И в этих птичьих чистых голосах
я узнаю, как в детстве, голос свой.
Начало зимы
Зима пришла, мороз крепчал,
в лесу голодный волк рычал.
Охотник в ранний зимний день
на лыжах, шапка – набекрень.
Его любимый лучший друг –
собака бегала вокруг.
Она в заснеженном лесу
искала хитрую лису.
Наверняка собака шла,
но не лису она нашла –
фашиста мёрзлого в норе.
Все это было в ноябре…
Мела метель из тёмных туч,
и пробивался солнца луч.
Трое
Войны огнеликая мельница
срезает верхушки берез.
Заиндевев, с красноармейцами
в бой топает русский мороз.
А возле Волоколамской
дороги – три трупа ничком:
заросших щетиною гансов
поземка скребет наждаком.
Шинели. Под френчами – кофты.
Узлом на пилотках платки.
Источенные подковки
высвечивают каблуки.
И в складках сукна, штрих-пунктиром,
по-новому строчку прошив,
на отворотах мундиров
сверкают замерзшие вши.
В снегу «белокурые бестии»,
от дома вдали, без вестей,
бесславно пропавшие бéз вести
на 29-й версте.
Гороскоп
Родившийся под знаком Льва,
иду я по земле, хромая,
чужих кусков не принимая,
не веря в лживые слова.
Тот, кто хотел дрессировать
меня
