по плечу.Кто не протянет мне в ответ руки,
жест каждый рассчитав свой меркантильно,
не так страшны:
я все-таки –
о других
в глазах которых прячется Мартынов.
Я знаю, что и в наш жестокий век
ценою дорогóй за промедленье
порою платим мы, стреляя вверх
и с недругом идя на примиренье.
Последний взгляд на север,
взгляд тоски
Россия –
за Бештау, за полями…
Поэты гибли на лесных полянах
и в каменных коробках городских.
И хлестануло вдруг в лицо огнем,
и тишина мгновенно раскололась,
и по отрогам гор ударил гром –
и сквозь обвал услышал я ваш голос!
Стихи, под этим плачущим навзрыд
расколотым и раскаленным небом,
как нервы оголенные грозы,
жгли изнутри огнем любви и гнева!
Сергею Есенину
В кровавой рогоже, на полной подводе…
– Все то же, Сережа!
– Все то же, Володя!
Вы не ушли, как говорится,
в мир иной –
в ту пустоту,
где Млечный путь известкой
пылится под ногой,
врезаясь в звезды…
И дело ни в авансе, ни в пивной.
Затягивая намертво узлы,
кралась по коридору ночь-воровка,
висели вы на скрюченной веревке,
как колокола вырванный язык.
Маячил рядом черный человек –
в игре слепой пробившаяся пешка:
в усах змеилась злобная усмешка,
и кровью рдел под сапогами снег.
У сатаны пощады не проси,
бунтуй, поэт,
когда алтарь твой сломан,
и раны исцеляй сыновним словом
измызганной, истасканной Руси!
И слово всуе зря другой певец,
соперник по российскому Парнасу,
сказал в угоду правящему классу –
такой же ожидал его конец.
В такой же комнатенке прогудел
у утробе парового отопленья
внезапный выстрел эхом
в отдаленье –
самообману, слепоте предел.
Нельзя на горло песне наступать –
отмщеньем отзовется в песне
слово –
и грохотом тюремного засова
или выстрелом глухим вернется
вспять!
Кто не платил за жизнь свою оброк
тирану словоблудьем и наветом,
тот остается на Руси поэтом
несет
