сердит.Уже он косо на Илью глядит.
Уже в холодный погреб, как в тюрьму,
Илью сажают… Горько одному.
И если бы не жалость, доброта
Апраксы-королевичны, пропал.
…Но долго он не просидит. Когда
на землю русскую придет беда,
и князь и церковь вспомнят про Илью
и слезы возле ног его прольют:
– За веру и отечество постой!.. –
Илья – он незлопамятный, простой,
он не уйдет в лесную глушь, чтоб там
мстить за обиды личные князьям;
и не уйдет в разбойники, когда
на Русь пришла незваная беда.
Он меч возьмет. Он сядет на коня.
И вражеская затрещит броня.
Врагам побитым потеряет счет.
Отечество и веру он спасет!
Страничка детства
На праздники к нам собирались гости –
дядья и тетки – бабы, мужики…
Сентябрь сыпал
листья
щедрой горстью
и паутинок расставлял силки.
Кто пел,
кто плакал,
кто в углу балакал,
кто вспоминал веселье старины…
Отец срывал со стенки балалайку, –
и три струны, –
как тридцать три струны!
И дядя Коля начинал от печки
вприсядку развеселый дробный пляс, –
и сыпались как семечки словечки
и озорные искорки из глаз.
И гнулись коромыслом половицы,
пыхтел коротконогий самовар,
плясали чашки в блюдцах –
и по лицам
перебегал веселия пожар.
А дядя Ваня как идейный рыцарь –
партийный и серьезный – за столом
сидел напротив всех передовицей
с торчащим из карманчика стилом.
Он говорил карающе-сурово
о бдительности, о врагах извне,
о пятилетке и о сжатых сроках,
о фракционной пагубной возне…
Я слушал,
обожженный мыслью странной
и резкой,
как внезапный поворот:
вокруг меня –
рабочие, крестьяне,
вокруг меня не гости,
а народ!
Я видел их морщины и мозоли
всех прожитых и предстоящих лет,
во взглядах –
неотступен и назойлив –
все той же доли отражался свет.
Такой нагрузкою нечеловечьей
эпоха их старалась придавить,
что только в пляске
расправляли плечи,
чтоб завтра снова
груз на них взвалить.
«Я прыгаю с кочки на
