я знакомства,и с другими большими людьми
я дружил, доверявшими полностью,
одобрявшими планы мои,
положенье и вес имевшие,
не бросавшие слов зазря, –
все строгальщики и разметчики,
все растóчники и слесаря.
А каким я красавицам пальчики
целовал, прикасаясь слегка! –
Все шлифовщицы, автоматчицы,
контролеры из ОТК.
Люди самого высшего звания,
самой в мире высокой мечты,
созидания и дерзания,
доброты, красоты, чистоты!
Николаю Анциферову
Как холодный пласт антрацита,
спину жжет промерзший асфальт.
Николай Степаныч Анциферов!
Коля!
Что с тобой?
Ты ослаб?
Каждый вздох – учащенный, с болью.
Круто выгнута грудь –
как лук.
Над тобой,
как сирена в забое,
помощь скорая режет слух.
Только поздно, наверно,
поздно
подплывает шприца цеппелин…
И в глазах
сквозь сумрак морозный
звезды зимние отцвели.
Вот и всё.
Как обвал на шахте.
Темнота и порода вокруг.
И снимают рабочие шапки,
Мнут в тисках антрацитовых рук.
Ты от них далеко.
В одиночку,
без заданья и графика смен,
рубишь строчек пласты долгой ночью
в тесном штреке московских стен.
А в окне,
как весенняя почка,
протирая стекло без конца,
с нетерпеньем любимая дочка
ждет отца…
Мы с тобою одной закваски:
Только я из забоя цехов.
Не замешиваем мы краски
на воде для своих стихов.
Только нам, работягам, под силу
(за глаза скажу и в глаза)
о рабоче-крестьянской России
настоящее слово сказать.
Чтоб народа дела и заботы
не истерлись в слове слепом,
чтобы песня полей и заводов –
как в гербе нашем молот с серпом!
…Все смотрю:
вдруг в плащишке потертом,
до бровей карниз-козырек,
ты пройдешь с улыбочкой тёркинской
через площадь наискосок…
Голоса родной земли
Где жаворонок сменяет соловья,
где лес и поле не теснят друг друга,
где, как гимнастка, радуга упруго
встает после дождя, – здесь вырос я.
Здесь я живу, дышу на этой воле.
И, не припомню даже сколько лет,
здесь слушаю я слаженный дуэт –
как в голос леса входит голос поля.
И третий голос слышу. Он менял
над вечными полями и лесами
привычное звучанье, и в меня
входил с двумя другими
