или иначе, колонки демонтировали и увезли в металлолом, а ненужные проемы в ванных комнатах остались, и хозяева квартир расправлялись с ними каждый по своему усмотрению.
Чтобы из кухни не дуло, мой отец окно застеклил – до сих пор не пойму, почему именно застеклил, а не заделал наглухо фанерой – и с обеих сторон повесил полки для хозяйственных мелочей. Эти полки были забиты всякой дрянью до такой степени, что застекленность не воспринималась.
Однажды, зайдя в ванную сполоснуть руки и не включив лампочку, я уловил слабый свет, пробивающийся из кухни.
И понял, что нашел шанс.
Сомнительный, преступный, но все-таки шанс.
Днем, оставшись без родителей, я тщательно обследовал старое окно и понял что от перестановки хлама внешний вид полок не меняется. Зато, поставив в кухне табуретку, в просвет можно рассмотреть что-то, происходящее в ванной комнате.
Передвигая коробки и флаконы, я экспериментировал с обзором, хотя мало чего добился: окно располагалось так, что сквозь него даже без этих полок был бы виден лишь край чугунной ванны и блестящие краны на стене.
Но все-таки, наметив план, краснея и обливаясь ужасом от гадости замысленного, я дождался субботнего вечера, когда отец прочно засел перед телевизором, а мать пошла мыться.
Бесшумно приставив к стене табурет, я взлетел наверх.
Увидеть удалось еще меньше, чем ожидалось. Можно сказать, почти ничего не увидел – но все-таки преступление оказалось не напрасным.
Я достиг главного: со страшными проклятиями в своей адрес увидел живот голой женщины.
Точнее, голый живот своей голой матери.
Он меня ничем особенным не удивил, поскольку в поле зрения попал лишь пупок. Я отметил лишь то, что живот у матери сильно выпуклый сверху и круто сбегает вниз. В верхней части виднелись тени молочных желез – но, увы, не они сами. А внизу я скорее угадывал, нежели действительно видел основание перевернутого равнобедренного треугольника из курчавых черных волос.
Вот и все, что мне удалось подсмотреть.
Да и вообще, этот треугольник – древними греками именовавшийся «дельтой», на самом деле представляющий «наблу», знак градиента – я рассмотрел позже. И не на реальной женщине, а на рисунках, о которых еще расскажу. В тот день я увидел лишь полоску волос, обрезанную полем зрения.
Может быть, если б моя мать – страшное дело!.. – прежде чем залезть под душ и скрыться из зоны обзора, занялась какой-нибудь гигиеной, поставив ногу на край ванны… Может быть тогда, прежде чем сгореть со стыда, я смог бы разглядеть кое-что существенное.
Но тело матери мелькнуло таким малым фрагментом, что мое неведение не продвинулось ни на шаг.
Правда, в ту ночь, распаленный сознанием того, что подсмотрел свою обнаженную мать, я опять увидел нескромный сон.
Причем в этом сне уже не рассеянно, а вполне оформленным образом присутствовала женщина, чей предмет интереса прятался между ног, хотя имел необъяснимую форму.
5
