баррика…»и доблестно,
хотя с трудом,
засеменили в Белый дом.
Мормышечник вдогонку им:
«Вас, коммуняк,
мы разгромим!»,
и, разводной подъемля ключ,
попер,
как Муромец, могуч.
Словно рана посреди бедлама,
яма.
Решил неглупо Философ:
«Домой,
и двери – на засов.
Как говорил Руссо Жан-Жак:
горит пальто,
спасай пиджак».
Поганец сладко:
«Хорошо – у!
Не пропустить бы это шоу!
Я подтяну-ка свою грыжу,
дай залезу-ка на крышу!»
Афганец
к ближнему киоску
рванул,
чтобы напиться в доску:
«Афган? Опять? В своей стране?
Нет, это дело не по мне…»
Кто —
с притопом и присвистом
к правоверным ельцинистам.
Кто —
рванул к Руцкому,
к Хасу,
кто —
слинял к себе на хазу,
чтобы наблюдать по телику
родину через Америку.
Кричал:
«Куда вы все,
куда?» —
Христос,
сгорая со стыда.
Христос,
глазам своим не веря,
стал выдирать штакетник в сквере,
и он поставил кое-как
предупредительный свой знак.
И он пошел неотвратимо
на выстрелы
и клубы дыма,
Россию мысленно крестя.
Война гражданская —
воронка,
что втягивает и ребенка,
и даже самого Христа.
Но дачник —
не с брегов Багамских,
а с клязьминских, —
приткнув «жигуль»,
пихнул штакетничек в багажник
и снова плюхнулся за руль.
А Яма Ямовна дымящаяся,
вся в предвкушении томящаяся,
под булькающий лопоточек
ждала сограждан в кипяточек.
Весь мир насилья мы разрыли
до основанья,
а затем
насилье перешло в бессилье,
в мычанье наше: «МММ!»
Бессилье вылилось в насилье…
Кто был ничем,
не станет всем.
Кто там ходит с белым флагом
между будущим Гулагом
и «Макдоналдсом» гигантским,
русофильским,
чуть цыганским?
Ну и выбор у Руси, —
Господи ее спаси!
Есть выборы,
но
