водочку, —отрависси!»
Афганец буркнул:
«Свобода – тварь.
Не Ельцин —
доллар в России царь».
У монархиста-санузлиста
из морды выскочило злисто:
«Были Романовы,
была династия.
Теперь – кармановы
и педерастия…»
А оба ленинца сплеча:
«Эх, нам бы снова Ильича».
Ну а поганец с тоской звереныша:
«Нам бы Адольфа Виссарионыча!»
И лишь поддатый,
как рубль помятый:
«Вот мне бы лично —
Поллитрича!
А остальные нам всем на ча!»
Марш-марш назад,
наш русский зоосад!
Это было,
это было.
Не забудьте месяц,
год.
Позабыв,
мы только быдло.
Если помним,
то народ.
Что ты, лист,
уже рыжавый,
вместе с ржавой жестью крыш
над Москвой
и всей державой
так пугающе дрожишь?
Облетело столько истин —
видно, ложь внутри была,
и республики,
как листья,
облетели со ствола.
Чьи-то лица опадают,
опадают ордена
и куда-то пропадают,
как пропала вся страна.
Где же ты,
одна шестая?
Гимн,
что больше не поем,
разве выдумка пустая
о величии твоем?
Оказалось,
что свобода
лишь для хапанья нужна,
что советского народа
нет,
а только племена.
Оказалось —
лишь мечтатель,
Брежневу меливший кий,
евтушенковский читатель —
тракторист ставропольский.
Не тоскует ли о пашне
этот,
изменивший век,
слава Богу,
не пропавший,
но опавший человек?
Почему в деревьях трепет?
От предчувствия чего?
Новый Девяносто Третий
спрыгнул со страниц Гюго.
И в два века расстоянье
не считается ничуть,
ибо противостоянье —
человеческая суть.
Люди флаг трехцветной масти
рвут,
хватая по куску,
и две власти,
две напасти
разодрали всю Москву.
Люди грязь ногами месят,
кровь месить уже хотят.
Заварушки любит месяц
по фамилии Октябрь.
Кровью он еще не хлюпал,
прыгнув некогда под рев
через три-четыре трупа
мальчуганов-юнкеров.
Но
