подумала она.
Единственное, что спасало ее от отчаяния – предвкушение того, что предсказание сбудется, и она прозреет. Какой мир откроется ей тогда! Сколько всего она сможет теперь сделать!
Но вот раздался громкий и властный голос королевы эльфов. Энни сразу поняла, что это заговорила она. «Всем занять свои места! Кавалеры в левую часть залы, дамы – в правую. Оркестр играет вальс. Кавалеры приглашают дам!». Заиграли скрипки, а потом духовые, и Энни поняла, что сочинение Музыканта заиграет еще нескоро. Она собралась ждать…
Как всегда в ожидании, время тянулось долго. Объявляли один танец, затем другой, и под топот ног вокруг – впрочем, легкий, ведь эльфы хоть и ростом с человека, но совсем не такие тяжелые – она перестала дрожать и просто ждала. Как будто что-то в ней оцепенело, отмерло на время. Она сама удивилась этому спокойствию.
Прошел, может быть, час или два («Родители уж хватились меня, это точно», – думала Энни), когда королева эльфов решила все-таки обратиться к сочинению Музыканта. Наверное, так было специально задумано – чтобы и танцующие, и оркестр смогли отдохнуть.
«А теперь нам сыграет одну из лучших своих пьес, – начала объявлять королева эльфов, снова возвысив свой голос так, что он раздался по всей зале, – знаменитый Человек-лягушка, талантливейший из всех уродцев!».
И Музыкант, не вставая для поклонов в ответ на такое объявление, сразу начал играть. Все мгновенно стихло: по зале разлилась нежнейшая музыка, столь восхитительная, что, казалось, никакой слух не был бы совершенен для ее восприятия – разве что безгрешный, разве что ангельский. Мелодия повествовала о чем-то, но Энни не могла ухватить сюжет: здесь сплетались как будто тысячи линий и тысячи мыслей, они развивались все более страстно и с каждой минутой обретали все больший накал, сотни каких-то важных вопросов и еще больше – ответов на них; Энни не могла понять и малейшей доли того, что творилось вокруг нее и входило в ее ушко – но то, что она понимала, было прекрасно. Может, здесь была и история любви, но не только: любовь, которую так выражала музыка, могла быть только размером со вселенную. Может, здесь описывалась жизнь – но если так, то жизнь всего мира.
А Энни жила в самом сердце этой музыки: стеклянные молоточки били о стеклянные струны прямо над ее затылком, и она вся трепетала внутри, ощутив себя бабочкой на ладонях кого-то великого и милостивого.
Энни поверила уже, что собравшийся здесь народ не сможет быть прежним после такой игры Музыканта: ну разве можно было оставаться злыми и сеять ужас, неся в воспоминаниях такую красоту? Девочка поверила теперь, что все будет хорошо: даже если произойдет что-то ужасное, глаза ее будут раскрыты, и она поняла, что божественный порядок есть, и все всегда на своих местах, надо только увидеть это.
Но вот величественные пассажи прекратили звучать под пальцами Музыканта, уступив звукам более тихим и спокойным – казалось, что конец сочинения близок, и музыка вот-вот умолкнет. Накал стихал, скоро уже
