меня поехал коридор с облупившейся зеленой краской. В этой больнице я и подстриглась. Второй раз в жизни. Но с тех пор волосы опять отросли.
И вот я сижу в настоящей парикмахерской. У меня нет сердца, надо избавиться и от волос. Чем меньше всего у тебя есть, тем легче жить.
Моя соседка-блондинка с фингалом под глазом проснулась. Над ней трудится сисястая женщина с рыжим шиньоном и постоянно вздыхает.
Блондинка с фингалом изливает:
– Не, ну а че… не могу даже к Настене выйти! К мусорке прошлыбдать не дает, хрен старый.
Сисястая парикмахерша – вдох-выдох:
– Мужики – падлы.
Сисястая орудует какими-то средневековыми инструментами, непроницаема, как индийское божество Ганеша.
И никакого запаха кофе, досаждающего в сегодняшних салонах.
– Че делаем?
Сзади подкрадывается кучерявая тетя в черном переднике – мой мастер. И давай щелкать гигантскими ножницами над ухом.
– Ну так че делаем?
– Меня, пожалуйста, подстригите налысо.
В овальном зеркале – мое нерешительное лицо, а сверху дырочки глазниц кучерявой тетки с ножницами. Она зависает.
Блондинка вздрагивает, крутится, кричит:
– Малышка, ты чё? Честно-о-о-о?
Моя тетка-мастер равнодушна, как пляжный камень:
– Под ноль?
– Да, – бесстрастно киваю я.
Резко взвизгнув, блондинка вскакивает и бухается передо мной на колени.
– Нет! Не трошшь шевелюру! Если б у меня такая была, жисть потекла б по-другому! Не тронь волосы, не будь дурой!
Моя парикмахерша достает машинку для бритья.
Блондинка складывает руки умоляющим жестом:
– Не стриги ее! У тебя нет сердца!
Я киваю.
Тетка в переднике наконец-то включается и сразу предлагает компромисс:
– Может, «сессун»? У нас все так стригутся.
Блондинка изрыгая вопль отчаяния.
– Нельзя стричь! Будешь как все!
Но я давно хочу стать как все. Хочу быть незаметной и тихой, хочу плыть по течению. Моя удивительность мне не нужна. Самсон знал, для чего ему сила. А я не знаю.
– Ладно, давайте «сессун».
Парикмахерша одобрительно кивает и берется за ножницы.
Блондинка обиженно скрывается в чреве кресла.
Чик-чик-чик. Щелк-щелк. Бряц. Ножницы то шуршат, то лязгают, словно шепчут:
– Найди свое сердце.
Иногда он мне звонит.
– Ну чего? Работать пойдешь? Или будешь как мать?
Я молчу.
– Вот ведь овца, ни квартиры, ни машины!
– У мамы есть квартира.
– Тьфу, да это ж сарай! Что молчишь? Вот ведь тупица!
Я трубку не бросаю,
