недобро. – Я всегда говорил, что вы с Жаком… одним словом, не надо думать обо мне лучше, чем я есть на самом деле.
– Поганец, – с чувством сказал д’Артаньян-старший и пошёл прочь по коридору.
…
Больше лейтенант не пытался объясниться с братом.
И так понятно, что с каждой новой попыткой выходит всё хуже и хуже.
Причём непонятно даже, чья в том вина.
То ли Шарль действительно изменился.
То ли Пьер требует от него слишком многого.
А может, Шарль изначально был чёрствой эгоистичной сволочью, а сблизились они с братом исключительно в силу сложившихся четыре года тому трагических обстоятельств.
– А ты ещё говорил – приезжай, – пробормотал молодой человек, как-то вечером попытавшись привычно поговорить с Жаком. – Я вернулся, а вышло ещё хуже.
На этот раз кузнец ничего не ответил ему. Он даже не обернулся, и это показалось Шарлю уж совсем дурным знаком.
Нет, положительно, надо убираться отсюда.
Если бы не рука, он бы уехал уже на следующий день, а так придётся терпеть.
Ситуацию также усложнял ещё тот факт, что раньше он мог бы уйти к другу и отсидеться у него, а теперь в Артаньяне его никто не ждал. А поэтому пришлось ограничиться общением с книгами в комнате или библиотеке, обращаясь к родным только во время обеда или ужина.
Впрочем, его общества тоже особенно никто не искал.
Мадам Жанна была постоянно занята хлопотами по хозяйству, Поль пропадал или в деревне, или у сына; его жена, видимо, по-настоящему обиделась на деверя, считая, что тот напугал их малыша. Мысли о Пьере вообще вызывали самую настоящую зубную боль.
Несколько раз Шарль порывался отыскать Катрин, но в последний момент останавливался. Да и бывшая подружка, видимо, не горела желанием видеть его, потому что даже не появлялась в общей зале.
В конце концов, пребывание в четырёх стенах окончательно измотало молодого человека, и он, приказав Николе оседлать коня, отправился в гости к Бернару.
Визит к сестре и её мужу неожиданно прошёл, что называется, «на ура».
Нэнси – настоящая дородная матрона – и Бернар – уже с приличным брюшком – встретили родственника с распростёртыми объятьями.
Конечно, искренне удивились его внезапному появлению, но оттого ещё только сильней обрадовались.
Не стали расспрашивать ни о больной руке, ни о кашле, ни о скверном выражении глаз.
Возможно, просто не заметили или не придали значения, но, тем не менее, юноша был им за это крайне благодарен.
Мимоходом показали дочерей – трёх девчушек-погодок, до ужаса похожих на свою мать, – и усадили за стол.
Правда, поесть Шарлю толком не удалось, потому что Нэнси буквально засыпала его вопросами о Париже, придворных дамах и последней моде.
Бернар, несколько раз попытавшийся вставить свой вопрос, был прерван
