в маршрутке затонированы. Пробегающие мимо виноградники и море в бликах выглядят, как на негативе старой фотопленки. Портовое шоссе тянется через весь город от Цементного завода до автостанции.
Автостанция в Кальцитах – и в особенности круглая голубая башенка с часами – это символ надежды. Она как бы напоминает, что выход из этого города есть. Когда в Кальцитах спрашивают «Сколько времени?», местные знают, что нужно ответить: «Время сваливать отсюда». Только почему-то не сваливают.
Ларион протягивает мне телефон, на котором открыт чат класса. Я быстро листаю в начало, где Тоня-староста сообщает, что к нам перевелась девочка из Москвы.
«Японский бог!» – проносится в голове, когда я вижу больше пятидесяти сообщений после этой новости. Все они похожи друг на друга. Эдик и ребята делают ставки, насколько новенькая «ебабельна» и можно ли с ней будет «замутить». Лена Иванцова уверенно пишет: «Зуб даю, ни разу не ебабельна, с прыщами и ноги кривые».
Становится душно. Я чувствую, как намокает спина под блузкой. Шоссе лентой несется вверх и ныряет в городскую часть Кальцитов. На остановке школьники с цветами щурятся на солнце, которое растапливает старые пятиэтажки.
Я не дочитываю до конца и брезгливо, двумя пальцами, возвращаю телефон Лариону. – Это мерзко. Надеюсь ты там свои три копейки не вставил?
– Мне нет дела, ты же знаешь, – Ларион пожимает плечами и убирает телефон в карман брюк.
– Ах, конечно же. Юляша.
– Говорю тебе, в этом году всё будет по высшему разряду! Смотри. – Ларион загибает пальцы. – Я похудел. Подкачался. Загорел «на персиках». Отращиваю бороду. Она влюбится. Вот те крест!
– Бороду надо сбрить, она козлиная.
– Не козлиная, а как у Димы Билана в молодости.
– Я и говорю. Козлиная.
Ларион отворачивается. – Вообще-то ты должна поддерживать, товарищ тоже мне.
Каждое первое сентября, начиная с восьмого класса, у нас с Ларионом происходит ритуальная игра. Он убеждает меня, что на этот раз Юля Куницына точно-преточно обратит на него внимание. А я на абсолютно серьезных щах соглашаюсь и даже добавляю свои аргументы, почему это непременно случится. Не имеет значения, что мы оба знаем – при виде Юляши Ларион будет трястись, как осиновый лист, и решительно ничего не предпримет.
Мы делаем остановку на площади Ленина возле универмага. В окно видно кусочек Центральной улицы. В сторону моря бредут, замотавшись в яркие полотенца, пожилые курортники. Бархатный сезон подбрасывает нам, вынужденным учиться, месяц тихой зависти.
Я улыбаюсь. В этом году Ларион еще больше прибавил в росте, как будто кто-то вытянул его фигуру в фотошопе. Он обогнал меня на целую голову, с круглого пухлого лица исчезли щеки, появилась щетина. Эти перемены происходили с той или иной скоростью со всеми парнями в классе, но в случае Лариона как-то слишком разительно. Или мне так казалось, потому что я знала его – пухлого мальчика-пупса – с детского сада.
– Нет,
