звали пассажиров трудиться! Уильям с тоской наблюдал за суетливым мельканием разноцветных ног. Ему сильно хотелось, чтобы его забрал ненадолго кто-то, кому не было до него никакого дела, но заботливая фрау Левски этого ни за что бы не допустила и потому тянула его за собой.
Когда они свернули на 3-ю Западную, фрау Левски задержалась у кондитерской, но не затем, чтобы купить какую-нибудь шоколадную булку. Она вообще редко покупала готовые сласти – пирогов хватало. Кроме того, кондитерская открывалась несколько позже. А вот ушлый газетчик Марко Модрич появлялся перед витриной со своей демонстрацией в такое раннее время, когда многие еще грезили в своих постелях о будущих Благах острова Америго.
– Эй, герр Модрич! – окликнула его фрау. – Вчерашний номер остался у вас?
Приунывший было Марко (в то утро покупателей, как назло, сдувало спешкой) прямо подскочил, чуть не шибанувшись головой о низкий навес над витриной, и подлетел к ним с целой кипой газет в руках, чуть не разметав ее по брусчатой мостовой.
– Имеется! – гаркнул он так, что Уильяму пришлось спрятаться за спину матери. – Два кораблеона! С сегодняшним – четыре!
– Как хорошо, а то муж так и забывает… – пробормотала фрау Левски, но тут встрепенулась. – Как вы сказали? Четыре кораблеона?
– Все так, фрау! Четыре ценных кораблеона! Новый перечет Отдела Благополучия! Поправка о распределении…
– Да, да, слышала уже, чтоб они в Океан свалились, – сердито сказала Мадлен, выдергивая из недр сумки маленький бумажник с видом на палубу, вышитым тремя цветами – красным, зеленым и голубым. Еще разок вслух попрекнув невидимого Рональда за то, что он не купил «Предвестник» вчера за один кораблеон, фрау Левски забрала два номера и повела Уильяма домой. Остановившись у четырехэтажного апартаментария № … в конце 3-й Западной улицы, она вновь поглядела на мальчика так равнодушно, как обычно смотрели взрослые, когда хотели показать свое крайнее презрение.
‒ Хорошо, что господин Ватари сегодня не пришел, ‒ мрачно промолвила она. – Что ты там внизу все ищешь?
Рональд сидел за столом, на котором сох в одиночестве на большом прямоугольном подносе последний кусок пирога с яблочным джемом. Он недобро покосился на мальчика и пробормотал чего-то себе под нос.
Мадлен посмотрела на него с ласковым снисхождением.
‒ Ступай на службу, ‒ посоветовала она ему. – Бурчишь, а сам расселся, как законописец.
Отец фыркнул, но шляпу натянул охотно. Фрау Левски проводила его игривым взглядом наябедничавшей на обидчика плутовки. Вообще-то ранняя прогулка на палубе ее несколько взбодрила; она бросила газету на кровать и тоже собралась бежать на благофактуру, но вспомнила, что ей предстоит решить – как же быть с Уильямом?
Увидев помятые и обессиленные, но все еще живые ирисы, она чуть было сама не отправила сына обратно в Парк, но,
