напоследок выругалась на своем наречии, а затем чрезвычайно быстро удалилась – и в этот раз даже не хрустнула ветка. Элли еще переждала минуту и выглянула.
– Мы свободны, – сказала она и отняла руку. Мальчик, однако, не шевелился. – Ну что ты?
«Мама… Что, если бы победили меня? А если меня можно победить, значит, я плохой?» – подумал Уильям.
За это он получил щелчок по носу от Элли.
– Поднимайся! – велела она. – Он ушел! А ты вовсе не такой трус, ясно?
Уильям нехотя вылез из ямы, стараясь не смотреть на свои чулки.
– Кто это был? – спросил он у Элли.
– Не знаю! Я его еще не видела. Я от него всегда бегаю. Но он приходит только ночью. Сегодня больше не придет. Ты не думай о нем, ладно?
– А тебе не больно ходить по Лесу вот так, босиком? – полюбопытствовал Уильям. – Тут ведь кругом всякие колючки. И еще много чего. Шишки, иголки с этих… лиственниц, – вспомнил он. – И вообще – меня бы, наверно, здорово отругали за грязные ноги.
– А мне это все нипочем, – пожала плечами девочка. – И эта боль мне тоже ни к чему.
– Ты хочешь сказать, что тебе совсем не больно? – озадаченно спросил Уильям. – Даже если я тебя, скажем, ущипну? Вот так!
И он протянул руку к ее локтю, над которым развевался короткий рукав синего платья, чтобы исполнить задуманное. Но Элли тут же его отпихнула.
– Глупый, – сказала она. – Если ты хочешь, чтоб мне было больно, так и будет. – И помогла встать рассевшемуся на лиственной подстилке Уильяму.
– Но почему я? Если я? – снова удивленно проговорил он, ища во мраке ее глаза.
– Но это ведь – твой Лес!
– Мой? Я думал, это понарошку…
– Конечно, твой! – Она засмеялась и с вызовом тряхнула головой. – Пойдем дальше!
С неба опять неторопливо закапало.
Она тихо защелкала языком и запыхтела, как натуженный чайник. Это звучало так странно и непривычно для человеческой задумки, что Уильям даже стал испуганно озираться – не подкрался ли к ним какой-нибудь другой зверь? Глядя на него, Элли прикрыла рукой рот, стараясь не хихикать, но все-таки не выдержала и фыркнула себе в ладошку. На все эти звуки низенький куст отозвался беспокойным ропотом, и немного спустя перед ними появилась метла… то есть это было что-то похожее на косматую метлу, которую Уильям видел у парикмахерши фрау Барбойц, только без длинного деревянного черенка. Метла повертела какой-то выпуклой неровной пуговицей (это был нос), фыркнула, почти как Элли, только не от смеха, а, по-видимому, от негодования, и вперевалочку двинулась в сторону поросшего высокой травой оврага.
– Кто это… что это? – спросил Уильям, когда опомнился от изумления.
– Дикобраз. Я сказала ему, что он вредный злюка, – гордо объяснила девочка. – Потому что так и есть. Я не вру. Он вечно фырчит и жалуется. А мог бы быть поласковей – все-таки гость.
– Гость? – удивился Уильям.
– Вот
