исписанной виртуальной бумаги.
– Всегда могу отправить тебя в корзину… – прошипела в текст, приблизив дрожащие губы к монитору – ты слышишь меня, слышишь?
Сердце колотилось, она слегка задыхалась.
– Так что не кусайся. Будь паинькой… будь паинькой, если хочешь остаться в живых.
Ей вдруг захотелось укусить свой текст, сделать ему больно, отомстить.
Выключила ноут, поплелась в постель. Это просто творческий кризис… просто… зарылась тяжелой головой в подушку.
Но заснуть не удалось. Почему-то вдруг вспоминала тех, кого любила. Ее память изранена, – сжала голову руками. «Интересно, у всех так?» – хмыкнула, ухватила зубами кончик подушки. После каждого ушедшего человека, оставались вспоминания, сотканные из кусочков нежности. Голоса, разговоры, откровения, поступки, прикосновения, взгляды… Крошечные кусочки нежности… они шевелились расплющенными птицами, по которым проехались шины машин, они еще жили, дышали, кровоточили, мучились… открывали клювы в беззвучном крике. Невозможно вернуться к тем людям, к тем дням, словам, открыть те двери… невозможно.
Наконец, задремала.
Ей снилось, она входит в огромный зал с мясными рядами. С ужасом понимая – это пространство ее памяти. Каждое воспоминание – освежеванная туша. Покупателей нет, лишь продавцы – мясники, в забрызганных кровью халатах с топорами в мускулистых руках. Она медленно обходит зал, ступая по желтому кафелю, и шаги гулко разносятся в огромном павильоне. Отрубленные свиные головы, с посиневшими рылами, разложены на лотках, подвешенные на крюках телячьи туши покачиваются, блестят влажной плотью. Продавцы молчаливы, глаза мутные, застывшие, на лицах змеятся едва уловимые улыбки. Они указывают на товар, манят руками.
Она видит наваленных на металлический прилавок освежеванных кроликов, которым почему-то оставили головы и из глазниц таращатся мертвые, подернутые пленкой глаза. На картонной табличке, воткнутой в тушку, небрежно нацарапано синими чернилами: «Детство. 300 руб. кг».
«Это воспоминания моего детства» – ее сотрясает внутренний истерический хохот. И тут одна тушка вдруг содрогается, сучит лапками, подергивает головой. Мертвый кролик открывает окровавленный рот и верещит, хрипло, жалобно, тоненько и тянет к ней свои лапки – обрубки, а глаза начинают бешено вращаться, вылезая из орбит. Не спеша, в развалку подходит продавец, жмуря сонные глаза, зажимает огромной рукой визжащее рыльце и обрушивает на голову кролика обух топора. Раздается хруст. Тушка дергается, затихает.
И она бежит, мечется по бесконечным мясным рядам в поисках выхода. И вдруг на одном прилавке замечает большие куски сочащейся кровью вырезки и табличку с крупными буквами: «Роман».
По красному мясу вяло ползают крупные зеленые мухи и маленькие жучки, похожие на печатные буквы. Она подходит ближе, хочет смахнуть насекомых. И видит застывшую в двух
