например, в баре?
Несколько секунд она на него глядела.
– Ты хочешь встретиться опять, вот как. – И улыбнулась: – Это хорошо.
– Я вот думаю – не рано еще идти?
– Займись со мной любовью разок, пока не ушел.
Он сморщил лицо, потянулся:
– Не, я с тобой занимался любовью последние два раза. – Весь расслабился, покосился на нее. – Теперь ты со мной.
Ее хмурость рассеялась, и, смеясь, она легла ему на грудь.
Он коснулся ее лица.
Тогда хмурость вернулась.
– Ты помылся! – Удивилась, похоже.
Он склонил голову набок, посмотрел снизу вверх:
– Да не особо. Лицо и руки. В сортире водой поплескал. Ты против?
– Нет. Я сама моюсь очень тщательно, дважды – а иногда и трижды в день. Просто удивилась.
Он прошелся пальцами по ее верхней губе, вдоль носа, по щеке – на троллей похожи, подумал он, за ними наблюдая.
Ее зеленые глаза моргнули.
– Ну, – сказал он, – не то чтобы я на весь мир был славен такой привычкой. Не переживай.
Она потянулась ртом к его губам, словно забыла, каков он на вкус, и захотела вспомнить. Их языки заглушали все звуки, кроме дыхания, когда они в… пятый раз? В пятый раз друг друга любили.
В правой двери стекло уцелело.
Он открыл левую: паутина теней скользнула по полу, который он поначалу принял за голубой мрамор с золотистыми прожилками. Босая нога нащупала пластик. А на вид – камень…
Стена покрыта плетеной оранжевой соломой – нет, основание ладони отчиталось, что и это пластик.
В тридцати футах от стены, посреди вестибюля – лампы, в конце концов догадался он, – висела дюжина серых шаров, все на разной высоте, похожие на яйца динозавров.
Из бывшего, очевидно, бассейна с голубым каменным крошевом торчала худая и уродливая железная скульптура. Проходя мимо, он сообразил, что это вовсе не скульптура, а молодое мертвое деревце.
Он ссутулился, ускорил шаг.
Крытая «соломой» перегородка, вероятно, прячет почтовые ящики. Он из любопытства ее обогнул.
Металлические дверцы покорежены и зияют – словно три ряда вдруг повернутых вертикально (мысль явилась мгновенно и тем напугала) разоренных могил. Замки болтаются на винтиках или вообще отсутствуют. Он прошел вдоль ящиков, временами останавливаясь и читая изуродованные таблички с остатками Смита, Франклина, Хауарда…
Третий с конца одинокий ящик в третьем ряду то ли починили, то ли не взламывали. «Ричардс, 17-Е» – сообщали белые буквы в черном окошечке. За решеткой – косой край красно-бело-синего конверта авиапочты.
Он дошел до конца перегородки и зашагал по вестибюлю.
Дверь одного лифта приоткрывалась в пустую шахту, и оттуда приплывал шелест ветра. Дверь выкрасили под дерево, но вмятина не выше колена обнаруживала черный металл. Он присел, пощупал край этой впадины, и тут что-то щелкнуло: раздвинулись двери второго лифта.
