она везде, правда.
– Я не поп и с амвона произносить речь не собираюсь. Вы лучше соберите народ в клубе, вот там я согласен держать речь хоть с вечера до утра. Там трибуна, сцена, а в глубине сцены портрет Иосифа Виссарионовича, который вдохновляет оратора. А теперь представьте себе: поп в углу стоит, ревет, а я речь держу, стоя на амвоне, и моя речь обращена к слуху озлобленных верующих граждан. Какой эффект? Какой результат? Такой, как был вчера. Так что, придумайте, что—нибудь другое. – Капитан широко и победно улыбнулся, постучал пальцами по крышке стола, накрытого красным сатином.
– Тады продиктуйте нам речь, а мы ее выучим и произнесем… опосля службы, на улице, когда народ вывалит из церкви и начнет разговоры разговаривать, – не отступал горбун.
– Это можно, – согласился капитан. – Только… обстановки в корне изменилась. Принято решение воздействовать на крестьянские умы при помощи непосильного налога, наши враги сказали бы так: надо задушить крестьян непосильным налогом. Тогда они начнут проситься в светлое будущее сами: откажутся от земли, организуют коллективное хозяйство, то бишь колхоз, и заживут в коммунистическом раю. В этом свете и надо разъяснять политику партии.
Небольшая церквушка, построенная еще в шестнадцатом веке, была любимым местом прихожан.
Обычно, после окончания богослужения, народ вываливал за церковную ограду, чтобы постоять, поговорить, а молодежь посмотреть друг на друга. Это были, прости Господи, маленькие смотрины.
Сюда—то и пришли знаменитые ораторы – горбун и председатель сельсовета придурковатый Сойма.
– Товарищи граждане и гражданки, вьюноши, и девушки! Я хочу, хотел бы сказать, зараз, опосля поповской антонародной речухи, хоть я и не поп вовсе, а комманишта, а это намного выше попа… – Илья чувствовал, что говорит совсем не то, что написано в тексте, но деваться уже было некуда. – Я, значит, кх, кх, кх, про совецку власть, которая нас ослобонила от коммунизьмы и принесла нам светлое будущее. И мы будем жить в раю на земле. Только надо уплатить налоги. Без налогов осударство, понимаешь, издохнет. Не хоронить же нам осударство, ибо осударство это есть мы, кожен из нас. Как нам самих себя хоронить? А потом, представляете, как будут ликовать наши враги! Ужасть. Так что надо кошельки вытряхивать потихоньку и коммунизьму строить. Окромя того, начинается кумпания по гос займу. Народное осударство, значит, занимает у своего населения деньги сроком на 25 лет, через 25 лет деньги вам будут возвращены. Если вы к этому времени помрете, то государство долг отдаст вашим детям. Разве это плохо? Совсем не плохо, я так понимаю. Если и вы все так понимаете, тогда я могу передать слово своему заместителю, бывшему проходимцу Помищуляко—Како. Он хоч и с автоматом, но вы не бойтесь, он незаряженный. Тьфу, устал.
У горбуна действительно был автомат, он болтался на ремне у него на пузе, отчего его распирала гордость. Он шепнул что—то на ухо председателю и тот продолжил:
