все разошлись. Только парень с красным платком на шее и его толстый белобрысый друг в очках остались сидеть в креслах в разгромленной комнате среди бутылок и окурков, под люстрой, похожей на фантастический космический корабль. Люстра всё ещё покачивалась, оттого что Сеня задел её в прыжке головой. Пластинка играла блюз-рок.
После этого Арсений ушёл гулять с Леной.
На меня навалилась усталость. Я прямо в одежде улёгся на кровать. Я представил нашу потасовку, как драку в таверне. На всех надел латы и дал в руки сверкающие мечи.
В полудрёме я придумывал следующее письмо:
«Дорогой Луций, – проносились слова в моём сонном мозгу. – Сегодня я видел безумие и гнев…»
***
Когда на следующее утро я пришёл на кухню, то увидел, что Дима извиняется перед Арсением. Арсений стоял, скрестив руки на груди, и глядел железным взглядом в окно. Дима сидел за столом, в трусах, с тем же медальоном из серебряной монеты на груди, и уговаривал нас не съезжать. Он говорил, как всегда, лениво, растягивая фразы, словно он погружён в себя и с трудом находит слова.
Он даже сказал:
– Кто будет гулять с этим старым гандоном? – и показал на собаку, которая сидела под столом. – Он же сдохнет без вас! А я собак ненавижу.
Во время этого разговора пришла Лена.
– Привет, Димка, серый отшельник! – сказала она весело, войдя на кухню. Ругаясь на беспорядок, она налила себе сока. Она разговаривала и вела себя так, будто вчера ничего не произошло.
Узнав, что мы решили съехать, Лена удивилась:
– Да ну! С ума сошли. Живите. Кто будет Димке вкалывать инсулин, когда он опять напьётся как свинтус?
Но Арсений её не слушал. Он ушёл в нашу комнату и принялся запихивать вещи в походный рюкзак. Тогда Лена стала его упрашивать и говорила она о Диме так, словно он, как ребёнок, нуждается в уходе. Знала она Диму давно, и все его выходки были ей нипочём. В итоге, к моему удивлению, она уговорила Арсения остаться. Мой друг успокоился и с трудом поверил, что нож у лица – всего лишь плохая шутка.
Но после мы редко встречали Диму в квартире. Он больше с нами не завтракал. Только из его комнаты по утрам доносилась гитара – одни и те же пассажи Паганини.
Пару дней спустя мы сидели в «Сундуке» и переписывали товар: бардак накопился полнейший.
На улице моросило, и небо затянуло тучами – первый раз за всё лето. Тут мы поняли, что наш потолок протекает, – неизвестно как, ведь обитали мы в полуподвале. По углам комнаты и у порога забегали мокрицы.
Переписав товар, Сеня улёгся на пол в магазине, чтоб подремать. Он постелил под спину коврик, а под голову подложил свёрнутое красное знамя – раритет, который никто у нас не брал.
Но подремать под шелест дождя ему не удалось. После обеда внезапно приехал драконоборец. Со словами «Сенька, с тебя кило конфет!» он ворвался в «Сундук» и сел за стол, положив перед собой, словно оружие, свои искалеченные руки. Он рассказал, что нашёл товар: на набережной сидят торговцы
