имею.
Феликс сел на стул и залпом опрокинул очередную рюмку.
Как-то незаметно опустела комната. Анна вышла провожать Горина, Петр с Александрой, тихо перешептываясь, ушли наверх. Старый генерал с трудом поднялся со своего места и, опершись на стол, взглянул на сына. По его серому лицу было видно, как сильно расстроил его этот разговор.
– Доброй ночи, Феликс.
Феликс проводил взглядом вышедшего отца и подошел к распахнутому окну. Наблюдая, как Анна что-то говорит Алексею и как из дома вышел заспанный Васютков, подполковник достал папиросу и задумчиво ее покрутил.
Вскоре послышался удаляющийся цокот копыт.
Феликс закурил и посмотрел на тонкую струйку дыма от папиросы. Он знал, что его не поймут, не примут и осудят. Он много передумал за последнее время, знал, что потеряет друга, брата, семью и, возможно, жизнь. Но принимать все как должное и покориться вновь судьбе он не хотел. Сражаться за то, во что веришь, служить той стране, в которой все равны и счастливы, и просто жить так, как считаешь нужным, а не так, как того требуют устав и положение, – все это теперь стало смыслом для него.
Затушив папиросу и выбросив окурок в окно, Феликс обернулся и увидел около двери Анну.
Когда брат подошел, Анна отодвинулась в сторону и прижалась спиной к стене.
– Спокойной ночи, – Феликс наклонился, чтобы поцеловать сестру на ночь. Девушка, зажав губу, отстранилась. – Прости за испорченный вечер.
Опустив голову, Феликс широким шагом направился вверх по ступеням.
– Что же я наделала? Ведь он совсем один. Я ведь обещала ему все понять и принять. Что же я за сестра, если бросаю и осуждаю близкого мне человека тогда, когда весь мир и так против него?
Анна соскочила с кровати и поискала в темноте халат. Кое-как завязав пояс и откинув назад непослушные волосы, она тихонько вышла из комнаты. На цыпочках прокралась до двери в комнату старшего брата.
– Феликс, ты спишь? – постучав, она приоткрыла дверь и вошла. Строго заправленная кровать, зажженный ночник у изголовья, мундир на спинке стула и старенький паровоз на полке рядом с книжками. Услышав странные звуки снизу, она выбежала из пустой комнаты и спустилась на первый этаж.
У распахнутой входной двери, широко расставив ноги, одетый в ночную рубашку до пола, стоял отец и смотрел на улицу.
Порыв ветра сорвал с него старинный ночной колпак и заколыхал белый лист бумаги, зажатый в руке, – прощальное письмо Феликса.
Через неделю вслед за Алексеем из дома засобирался и Петр.
– Поплотнее укладывай, – прикрикнул он на Игната, укладывающего на коня мешки с провизией и кормом. – Не пей тут без меня.
– Так точно, ни капли, Петр Васильевич, да и ведь сухой закон.
– Для вас законы не писаны. Не продают, так сами нагоните, – пробурчал Петр и погладил лошадь. – Ну что,
