что она уйдет. Она не уходила. То есть уходила, но тянула его за собой. Не разрывая рук, они побрели вслепую куда-то, по-прежнему связанные между собой той связью, которая дает подобная распахнутость – состояние благословенное и редкое.
Вопреки тому, что связь не ослабевала, а, наоборот, крепла, они сразу принялись ссориться. Какие-то вылезали пустяки. То ли перебежать дорогу перед быстро едущим автомобилем, то ли переждать, пока проедет. То ли поправить челку, то ли оставить распавшиеся посередине пряди, как он это сделал после того, что поцеловал ее в губы, настаивая:
– А так еще милее.
Он хотел по-своему. Она по-своему.
Он спросил:
– Ты эгоистка?
Она удивилась:
– Первый раз мне задают такой вопрос.
– На то и рассчитано.
– На что?
– Что буду первым.
– Звучит как-то двузначно. – Она засмеялась.
Он засмеялся тоже:
– А по-моему, наоборот, однозначно.
Она проскакала прямо и наискосок как школьница на расчерченных какими-нибудь маленькими девочками мелом квадратах на асфальте. Нетерпеливое прощание с зимним сезоном, в какой снег и лед не давали чертить.
– Ты не ответила. Эгоистка?
– Наверное. А ты?
– Я нет. Я не эгоист. Я эгоцист.
– А в чем отличие?
– Эгоцист – самый страшный эгоист. Все творческие люди – эгоцисты.
– Что это значит?
– Что они ставят себя в центре мира.
– Папа не эгоцист.
– Но может, он и не творческий человек?
– Ты нахал.
– Заметь, я только ставлю вопрос, а не утверждаю. Мир держится на вопросах, а люди думают, что на утверждениях.
Свежий вопрос, которым он с ней поделился: люди, привечающие самородка, действуют во имя его или во имя свое?
– Смотря какие люди, – разумно среагировала она.
– Майзели, конечно. Кто интереснее твоих Майзелей – никого.
– А самородок?
– А не догадываешься?
– А ты прямо знаешь про себя, что самородок?
– Ты же прямо знаешь про себя, что красавица.
– Да, но время от времени сомневаюсь. Притом глубоко.
– Так и я тоже. Притом очень-очень-очень глубоко. Тем глубже, чем перед этим не сомневался.
– Мне кажется, Алик ни в чем не сомневается, – вздохнула Злата.
Похоже, она того и хотела: под видом инфантильной искренности нанести поражающий удар.
У нее получилось.
Он остановился.
– Чтобы я никогда не слышал от тебя этого имени, – надтреснутым, как старое
