взятым в дом тестя и тещи, зять неожиданно впадал в немотивированную злость, что пугало: разбегутся. Гриша с Машей шепотом обсуждали ситуацию ночами в постели. Вернее, обсуждал Гриша, выводя свои резоны, Маша молча слушала. В этой семье роли традиционно распределялись: раскованные, свободные, увлекательные речи умного Гриши и завороженное, искреннее, с течением лет не столь завороженное, но по-прежнему искреннее, внимание умной Маши. Они были умны по-разному. Гриша – по-мужски, Маша – по-женски. Гриша все понимал про интеллигенцию, литературу, культуру, режим, общественные отношения et cetera. Маша – про отношения личные. Откровения пациенток в гинекологическом кресле давали богатый материал. Никаких специальных усилий для этого не предпринималось. Мягкие руки Маши в прямом и переносном смысле раскрывали пациенток, то есть в благодарность за то, что она не делала им больно, они сами раскрывались. Но и Маша, за что ее по-отечески, а может, не совсем по-отечески, хвалил классик, являла собой открытую систему. Она не ходила замкнутая, погруженная в собственное я, вещь в себе, что присуще большинству людей, писакам в первую очередь, а естественно шла навстречу другому, щедро интересуясь им и ничего не требуя взамен. В свое время Гришу покорил этот ненасильственный, органичный интерес к тому, что есть он, то есть что он думает, а поскольку думал он постоянно, мысли изливались из него, как вода из незакрытого крана, он бросался записать их на любом попавшем под руку клочке бумаги, клочков набиралась туча, они пылились повсюду, он в них путался, комкал, и большая часть мыслей пропадала втуне. С появлением Маши положение кардинально изменилась. Она не просто слушала. Она запоминала. И когда сова Гриша, сидя по вечерам за письменным столом, впадал в ступор, то есть стопорился его очередной интеллектуальный шедевр, Маша, незаметно наблюдавшая за ним, легко приходила на помощь. Она просила прочесть ей последние фразы и тотчас дополняла их Гришиным же высказыванием, сделанным по случаю ранее. Мужское чувство Гриши к Маше, с присоединенной чисто рабочей нуждой в ней, сцементировалось в особую субстанцию, которой он вдохновенно дорожил.
– Ты думаешь, они разойдутся? Или нет? – тихо спрашивал Гриша у Маши и без передышки уходил в боковую, наиболее интересную для него, ветвь разговора: – Знаешь, он читал вчера рассказ, и семинар раскололся пополам, причем любопытно, что по половому признаку, все мальчишки встали в резкую позу неприятия, все девочки сомлели.
– А что он читал? – тихо интересовалась Маша.
– Понимаешь, фабула довольно банальная, – кратко пересказывал Гриша содержание предыдущей серии, уверенный, что талантливый зять не задержится со следующей. – Зять ловит себя на том, что чувство, которое он испытывает по отношению к родной теще, носит не вполне родственный характер.
– А какой? – спрашивала Маша, почти засыпая. – Тем более что теща зятю так и так не родная.
– В конце концов, кончается чем-то типа блуда, –
