собачью историю и не в силах справиться с переполнявшими его эмоциями, отчего на крутых скулах расцвели смуглые розы, без звонка помчался к Грише Майзелю, повивальной бабке его новорожденных творений. Кончался март, воздух ощутимо пах весной и слабой гнилью. С разбегу Перепелов потащил Злату на ближайшую скамейку в майзелевском полудворе-полусквере, кстати сказать, прямо напротив мусорного бака, и с разбегу прочел ошеломленной девушке еще не остывшее сочинение, не преминув бросить с камуфлирующей эмоции небрежностью:
– Проба пера.
Я шел, читал он, за чистой белой кудрявой собачкой, готовый подумать, что она чиста, как поцелуй ребенка, но не успел, потому что споткнулся о выбитую дорожную плитку и еле удержался, чтобы не проехаться носом по рядом выбитым плиткам, рассмеялся сам над собой, и отчего-то сделалось легко и весело, как бывало в безмятежные летние дни безмятежного детства. Реальное детство просело в памяти мятежным, безмятежное – родилось из воздуха, он оставил, доверяя слогу, и потом всегда так делал. Он читал Злате про то, как аккуратная белая собачка, хвост пистолетом, мордочка умная, невесомо перебирая аккуратными лапками, невесомо передвигалась как бы в раздумье, вертя носом по сторонам, и уже все больше в его сторону, словно, потерянная хозяевами, прикидывала, не выбрать ли его себе хозяином, и уже приноравливалась к его ходу, порождая в нем перемежающиеся холодок и тепло, поскольку собачка ему нравилась, и хотелось приманить ее, а взять некуда. Потому, когда из-за спины вывернулся помятый мужичок с большой сумкой, и собачка подбежала к мужичку, разноречивые чувства, не оставив его, видоизменились в основании. Он и приревновал симпатягу к мужичку, вероятно, хозяину, и успокоился на ее счет, значит, не потерялась. Они опередили его, он проследил за тем, как они поднялись по ступенькам крыльца, ведущего в сбербанк, где мужичок опустил свою сумку, и собачка, ткнувшись носом в раскрытую молнию, стала вынюхивать там что-то вкусное, по всей видимости.
Я миновал сбербанк, продолжал он читать, и обернулся через десяток шагов, желая насладиться удовольствием, какое милая собачка наверняка получала, поглощая кусок пирога или котлету, чем там заботливый хозяин ее угощал. Ни его, ни его собаки я не увидел. Я, то есть герой рассказа, не мог понять, куда они девались, ведь они двигались в том же направлении, что и я, и свернуть куда-то не виднелось ни угла, ни прохода. Я вернулся к крыльцу сбербанка и зашел внутрь: пусто. Я покинул сбербанк и пошел своей дорогой, больше ни на что не отвлекаясь, а погружаясь в себя по обыкновению. Но пройдя несколько шагов, вдруг остановился как вкопанный. Я вдруг понял, кто был этот мужичок с его сумкой. Он был ловец собачьих душ. То есть профессиональный ловец собак. Он отлавливал их, бродячих или потерявшихся, приманивая щепоткой еды, а затем засовывал в большую сумку с тем, чтобы убивать, а снятые шкуры продавать на шапки.
Никто мне этого не говорил, читал он, я догадался сам и знал, что верно догадался. Чистая белая кудрявая
