Уточню – мне обязательно скажут, что здесь занято. А мне нужно спать у стены. Дома я сплю у стены. У холодящей кожу стены.
Я должна создать дом здесь. Иначе я просто не выживу.
Или отсчитывать дни? Внушить себе, что выйду я отсюда, скажем, через две недели? Так со мной было в госпитале. Обещали выписать через четырнадцать дней, но у меня появились осложнения, и мне все продляли, продляли, продляли… Я дни считала. Потом сбрасывала – и снова считала… Впервые я тогда от мамки с папкой отлучилась, тосковала жутко. Она мне яблочек занесет, а я потеряв голову мчусь к ней, только б ее увидеть… А как увижу – реву. Кричу: «Забери меня уже отсюда! Я не хочу одна, я боюсь! Хочу домой!». И она мне однажды говорит: «Собирай вещи и идем, только тише». И сбежали мы с ней из госпиталя.
Остается лишь верить, что когда-нибудь сюда зайдет мамка и скажет:
– Собирай вещи и идем. Только тише!
Или считать дни. Меня ведь выпустят. Ровно через две недели выпустят. А не выпустят – сама сбегу. Ровно через две недели.
Ну, или создать дом здесь. Иначе не выжить.
Найти мамку. Папку. Никитку с браткой. Бабу Катю. Найти их всех, найти семью.
Иначе – не выжить.
И я зарываюсь в шуршащее одеяло. Оно колется даже сквозь пододеяльник. Падаю на каменную подушку, из которой торчат и вонзаются мне в шею острые перья. Пододвигаюсь ближе к стенке и закрываю глаза.
Меня о чем-то спрашивают. Васька спрашивает, другие женщины, да только не обращаю я на них внимания. Медленно проваливаюсь в сон, что с каждой секундой все больше и больше рисует вокруг образы моей избы. Я даже слышу храп бабы Кати, слышу, как мамка с папкой в карты играют. Чувствую, как из комнаты сочится золотистая нить керосинки. Правда, чужие женские голоса, чужой смех, чужой шепот – все это нагоняет на меня такую животную тоску и отчаяние, что я беспомощно сворачиваюсь в комочек, утыкаюсь лицом в пыльную подушку и тихонечко взвываю.
Нет, все не так! Мамка с папкой никогда не разговаривают ночью! Они не будят нас, они не смеются так громко!
Закрываю тяжелой подушкой уши, чтобы не слышать чужих голосов. Задерживаю дыхание, чтоб не дышать этой землей и глиной. Жмурюсь, больше всего опасаясь открыть глаза и вновь оказаться там, смирясь с неизбежной реальностью…
Мне снится школа.
Сижу я за партой и с Машей переговариваюсь. Жалуюсь ей, что мамка мне денег не дала на мороженое.
– А давай ты скажешь ей, что в школе попросили фартук новый купить? – сверкает озорными глазами Машка.
– Мамку обманывать?
– Да ты чего! Так она тебе никогда деньги не даст!
Я думаю. Что-то отвечаю Машке, а потом учительница в класс заходит, с глобусом. Начинает про Африку рассказывать…
А после школы меня Сережка ждет. Нарядный такой, в костюме почему-то. Улыбается, говорит:
– Хочешь, Вер, мороженого поедим? Я сам тебе куплю.
И я, конечно, соглашаюсь.
Мы
