где-то вдали, словно отдуваясь после долгого перегона. По стене прополз свет станционного фонаря, который медленно двигался вдоль их вагона. Потом снова скрежет тормозов – поезд остановился. Станция. Рудольф, потянувшись, закинул руки за голову, глядя на близкий пыльный потолок. Спать не хотелось: за несколько дней пути успел как следует отдохнуть. И тогда он стал вспоминать.
…Услышав, что Рудольфа призывают в армию, Калашников привычно вспыхнул:
– Вот еще. Никуда не поедешь! Ты мне нужен в Петербурге, зима на носу! – и начал мерить шагами комнату, что-то мурлыкая себе под нос. Он всегда мурлыкал, когда думал, и становился при этом похож на вальяжного пушистого кота. Впрочем, за внешностью милого толстячка скрывались порывистый нрав и большие, далеко не всегда законные возможности крупного винозаводчика. Наконец, он резко повернулся на каблуках, так, что скрипнули половицы:
– Оформим тебе сердечную недостаточность. – Тут Калашников хитро улыбнулся. – Я так делал, когда призывали меня самого, девять лет назад. Полежишь в больничке в Пскове пару дней, и все. Расходы беру на себя, тут можешь не волноваться.
Рудольф ошеломленно посмотрел на хозяина. Первой мыслью было: как хорошо, что Петр Петрович все решит, а я останусь в Петербурге. Он почувствовал облегчение, внутри словно что-то расслабилось, даже пот на лбу выступил. Но потом перед его внутренним взором предстал отец, учивший сына никогда не врать и соблюдать закон. Папа встопорщит бороду и будет смотреть в глаза – пристально и молча. И под этим взглядом не уйти будет от собственной совести. Молодой человек представил, как посмотрит на него, поджав губы, мать. Сухо и презрительно…
Если кто и обрадуется – так это, конечно же, Нелли, любимая сестра. Она всегда на стороне Рудольфа, с детства. Она поймет и будет защищать. Рудольф почувствовал тепло, облегчение, даже радость. Но… Внутренне запнулся, радость исчезла, как вода на сухом песке. Нет, не сможет он так поступить – ясность этой мысли наполнила его сознание холодом, который выполз откуда-то из нижней части живота и растекся по всему телу. Как в детстве, когда шел по тонкой доске над лесным овражком…
Калашников, откровенно и внимательно наблюдавший за сменой выражений на лице молодого шоффера, усмехнулся.
– В армию, значит, желаешь?
– Не желаю, Петр Петрович, – Рудольф отрицательно покачал головой, чувствуя, что пол под ногами стал зыбким, как кочка на болоте. Он собрался с силами и отчеканил: – Нужно.
Калашников вздохнул, прошелся по кабинету мягкой кошачьей походкой, помурлыкал, а потом махнул рукой:
– Ну ладно. Прослежу хотя бы, чтоб ты не в пехоту попал…
…Они медленно шли по Кохановскому бульвару, а потом свернули в любимый с детства Ботанический сад. Рудольф внутренне улыбнулся: когда-то попасть сюда было для него непозволительным шиком. Денег на билет у юноши, как правило, не случалось. Зато теперь он считал себя если
