и заорал напоследок…
– И меня в смерть перепугал! – тряхнул головой Чеслав.
– Да ну? И тебя?!
От такого открытия Кудряшу, кажется, стало еще легче. Он даже хохотнул, и не без удовольствия.
Но у Чеслава был к нему вопрос – наверное, самый главный:
– А ты зачем здесь вообще сподобился?
– Так тебя искал… – удивился словам друга Кудряш.
– Искал? Зачем?
В Кудряше взыграло справедливое, на его взгляд, возмущение:
– А что ж ты без меня из городища подался? – И он, уперев руки в бока, подступил к Чеславу.
– Да уж больно слаб ты был. Потому и не кликнул с собой.
– Я слаб? – ткнул себе в грудь парень. – Да не слабее некоторых!
Сейчас он напоминал задиристого петуха, который, проиграв бой с соседом, все еще хочет казаться грозным, и это вызвало у Чеслава улыбку, которую, впрочем, благодаря темноте его товарищ увидеть не смог. И слава скрытнице-ночи, что не узрел, а не то разошелся бы в своем возмущении не на шутку!
– А как узнал, куда я стопы направил? – перевел Чеслав разговор на другое.
– Как-как? – В голосе Кудряша таки чувствовалась обида. – Проснулся поутру, гляжу, а тебя-то и нет. На двор – и Ветра след простыл. Спросил Болеславу – она только руками развела. Я к стороже… Говорят: еще затемно куда-то подался, а куда – не сказал. Ну, думаю, и ладно, хотя мог бы мне и сказать. Иду к избе, а тут навстречу кузнец. Дай, думаю, спрошу Тихомира, авось что слышал. Но он тоже ничегошеньки не знал про твою отлучку. А после вспомнил, как видел, что ты накануне с Кривой Ледой разговаривал. Ну, после сожжения… Я ведь про то не знал, сразу после… снопом свалился… – Кудряш тяжко вздохнул, очевидно, вспомнив об усопших родичах. – Разыскал старуху, спрашиваю: о чем говорили? А она ведь после того, как мы ее с тобой тогда умыкнули, на меня что на вражину смотрит. Все никак простить не может. А не умыкни мы ее тогда, небось давно бы уже в селение предков перебралась, хрычовка кривая. Но я ее медово так спрашиваю: «А не знаешь ли чего, бабуленька?» А она насупилась, губы надула, молчит и делает вид, что меня вообще рядом нет. Ну, ни дать ни взять опороченная невинность! – Кудряш даже хлопнул себя по коленам, вспомнив надменность Леды. – Но я по глазу зрячему ее вижу: знает чего-то. И рассказать-то ей хочется, аж чешется. А не говорит, короста! Я тогда махнул рукой: ничего, мол, ты, бабка, не знаешь, только значимости себе придаешь. И сделал вид, что уйти хочу. Тут у нее и вырвалось: «А вот и знаю!» – Кудряш вполне похоже передал голос Кривой Леды. – «Да тебе, злыдень, ничегошеньки не скажу».
Чеслав, не удержавшись, хмыкнул и покачал головой, потому как и сам был хорошо знаком с таким поведением старой плутовки. Только пока что ему от нее ничего нужно не было, и старуха сама делилась с ним подсмотренным и подслушанным. Но каково же пришлось с ней Кудряшу!
– Уж я и просил ее, и молил, а она все ломалась и ломалась, как только что выпеченный хлеб. Эх, пришлось пообещать ей воду в хижину до холодов таскать. –
