объяснять не пришлось. Она не только всё быстро поняла, но и мгновенно наполнилась праведным гневом, который выразила явно ей не присущей, но выражающей, видимо, крайнюю степень ее ненависти фразой:
– Сталина на них нет!
Аглая, когда я призвал всех собраться, тоже не задавала лишних вопросов. Есть всё же женщины не из киносериалов, в которых правнучки Евы нелепым и наивным торможением подводят любое дело под провал. Чтобы не вызывать подозрений, мы оставили машину Аглаи на стоянке, а за нами приехал Слава Карпенко, который хоть тоже не задавал лишних вопросов, но то с явным непониманием смотрел на Настю, то с едва скрываемой ко мне завистью на Аглаю. «Богиня» – это единственное, что он мне шепнул уже на лестнице.
Дом, в котором мы решили укрыться, принадлежал моему богатому другу и однокурснику. Он отстоял его от сноса другими богатыми людьми, которые хотели построить на его месте очередную стеклянно-бетонную пустышку под офисы и магазины. Это был старый кирпичный дом, построенный еще в царские времена при одном из заводов, которого уже не было. Завод снесли, но вот с домом не получилось. Товарищ мой разрешил мне приезжать туда и жить сколько угодно. Для этого он держал свободной одну из реставрированных им квартир. Там я прятался сначала от собственного развала, развала супружеских отношений, затем от одиночества и желавших меня пожалеть, а также от тех, кому от меня было что-то надо, а таких было большинство. При этом им было абсолютно наплевать, что я сам нуждался в помощи. Однокурсник мой по этому поводу говорил: «Разбогатей или начни умирать, и тогда узнаешь, кому ты действительно нужен».
Я был не совсем согласен с «разбогатей», но он делал к этому дополнение: «Серёга, некоторым хочется дать денег, а некоторые просят так, как будто ты им с прошлой жизни должен». У меня таких денег никогда не было, поэтому я не очень понимал. Разве что теоретически. Но за пребывание в конспиративной квартире, как мы ее называли, денег он с меня не брал. «Напишешь об этом доме когда-нибудь в книге, если снова решишь заниматься этим бесперспективным делом – писательством», – улыбался он.
И вот я пишу об этом двухэтажном доме красного кирпича, у которого была не только история, но и немного напуганная возможным сносом душа, отчего окна тревожно смотрели на несколько лип рядом с ним, что тоже были спасены от вырубки моим другом. Липы были чуть младше дома. А на краснокирпичных стенах сохранились свидетельства эпох – как теперь называют, граффити – разных поколений, разных возрастов. Например, поздравление с Первым Мая из 1973-го или имя Вася, датированное 1924-м. Из дореволюционного – невероятным промыслом сохранилась табличка с осыпавшимися правилами проживания в этом доме.
Я всегда находил в нем не только убежище, но и некое погружение не только в историю, но и в собственное детство, потому что проходил мимо этого дома тысячи раз и даже заглядывал в его поседевшие от пыли и времени окна. Аглая домом была восхищена, а Настя почему-то немного напугана.
– Он как будто из фэнтези, – пояснила она, – зайдем – и потеряемся… Там какие-нибудь временные порталы…
Из этой фразы
