отрез красивой ткани, то больше половины шло на новую мантию или рясу, на новый плащ или головной убор для одного из Святых. У Святого Томо было несколько клобуков, на которые деревенские старательницы заботливо перенесли вышивки с прошлых, изношенных. Некоторые вышивки были, наверное, ровесниками Святого Гаало, настолько старыми они были – но все бережно хранились, подновлялись и чинились, потому что новые у столичных мастериц стоили огого сколько, а своими не слишком-то роскошными работами женщины Пречистого только повседневные да рабочие наряды Святых решались украшать. Дед рассказывал, что многие Святые в богатых, больших селах и городках и митры имели, и витиеватые короны. Так вот, у Святого Гаало была митра – когда-то роскошная, но теперь поблекшая, и расшитый золотом плат спускался на костлявые плечи, укрытые мантией из вытертого красного бархата. Его деревня когда-то была, видимо, очень богата.Пару раз на дороге их догоняли и обгоняли селяне на телегах, торопящиеся по своим делам. Они все, поравнявшись с ними, останавливались, подходили на коленях, испрашивали благословения. И каждый уточнял – не подвести ли. Два раза Святой Гаало, благословив, отказывал, узнав, куда лежит их путь, а с третьей телегой они с полдня проехали вместе, только после полдня спустившись и продолжив брести сами. Крестьяне, подвозившие их, благоговейно молчали всю дорогу, даже песни бросили орать и прибаутки, а Мойра, которой не интересны были ни беседа, ни молчание, весь путь прокемарила – и очнулась носом в пыльный бархат на коленях Святого Гаало, от мягкого постукивания по лбу, уже почти привычного.
На этой развилке крестьянам было на большую ярмарку – налево, а им двоим – дальше, к Святому престолу, так что они сошли и двинулись неспешно дальше – Святой Гаало утешил Мойру, что, дескать, скоро уже должен быть постоялый двор – испокон веков они примерно в дне пути друг от друга на тракте и вставали, иначе смысла и нет.
А когда начали спускаться сумерки, Мойре начало чудится что-то впереди, какая-то процессия – но она исчезала, стоило только посмотреть на нее пристально. Постепенно ее становилось все лучше видно, но только боковым, крайним зрением: людские скелеты в жалких обрывках одежды влекли за собой на цепях гроб, волочащийся по земле нижним концом, и по всем четырем сторонам, обозначая блеклым светом контур, шествовали Святые в расшитых золотом мантиях, в доспехах и с мечами, чего Мойра никогда в жизни не видала, и несли каждый по факелу, горящему поганочным тусклым огнем. Святой Гаало поднял руку, призывая ее ко вниманию, и Мойра, опустив тачку, обошла ее, чтобы прочитать его слова.
“Дай им скрыться, дочь Мойра. Не торопись, не догоняй.”
– А что это? – шепотом спросила девушка, которая до того почти была уверена, что это все ей только блазится в ночи от всего, что случилось за последние дни.
“То эхо Вечной стражи, что искала место для тихой могилы Императора, бо никто не знал бы, где он похоронен, бо не убивались бы по нему люди и сама Святая Земля и Святое Небо не оплакивали бы.”
