кивнул он, – как доберемся до Киева, добить этого мерзавца. Слыхал, как он про Хельгу молвил? Что безродная девка конунгу не чета, и зря всё это.
– Добьём, – согласился Ульвар. Пот со лба капал на душистое дерево, он грёб яростно. – Оттуда наш путь наверх и пойдёт.
Он видел тёплое марево над рекой. После ночного ливня всё дышало паркой негой. Ровный ветер то приносил из чащ облака тумана, то открывал просторы полей, а когда Днепр понёс плот на своих широких водах, от вольного духа закружилась голова.
– Эх, не ту реку назвали Великой, – сказал Ульвар, вспомнив родную переправу. Десять таких рек легло бы в русло Днепра, да всё не достало бы другого берега.
А в этот час ноги их сестры коснулись берегов киевских. Ладья Свенельда вошла в Почайну – широкий ручей у Днепра, где была пристань. Новые поршни6 на ногах уже перестали быть новыми – десятки дней стёрли их в конском стремени. Но сама Хельга была свежа, а робость перед неизвестным спрыснула щёки молочной кровью.
Высокая, хотя немного нескладная от возраста, она шла в окружении отряда, и за рвом у ворот частокола к ней встала новая свита. Теперь будущую княгиню окружало полсотни человек. Её посадили в паланкин, четыре крепких плеча понесли резной трон над головами киевлян.
Поначалу она боялась глядеть вниз. Всё мерещились рожи Угарки и Ряшко. Но взгляд её встретил любопытную радость. Поляне, собравшиеся на стогнах, снимали шапки и кланялись в пояс.
– Матушка наша едет! – услышала она.
– Бела матушка!
Народ ждал её. Князю давно пора было жениться. Свежа была память смутного времени бесправия и безнаследия. Когда первый попавшийся, первый дерзкий заправлял в народе и загонял его, как лихой пьяный всадник загоняет лошадь. Людям, что вели хозяйство на своей земле, нужен был такой же хозяин. А чем хозяин отличается от управленца и лихого всадника? Тем, что он думает о детях своих, коими населяет дом. И как у дома есть отец, так и у града должен быть. Но нет отца без матери.
Тиуны оповестили народ, что вот-вот привезут из-за дальних земель невесту князю, которую он первой женой сделает.
– Матушка!
– А как звать-величать? – шептались.
Кто-то из дружины бросил в толпу имя. И скоро по устам уже ходило:
– Ольга! Матушка Ольга едет!
Гул подхватили на городском подоле, на крышах теремов, на стенах детинца и башнях частокола. Радостный гул.
Наречие полян чуть отличалось от псковского. Но это слово было всюду одинаково – «матушка».
А неужели она счастлива? Улыбка пробила маску робости, Хельга, теперь уже Ольга, кивнула – да! Так и должно было случиться. От того, видать, хранили её боги в дремучей хижине отца, вдали от шумного Пскова. Так хранят сокровище от лишних глаз, так не зовут к семейному очагу чужаков. Так отец хранил её. И вдруг стало ещё светлее – как только она сядет на престол, попросит мужа навестить родные земли, увидеть отца и братьев…
Попросит
Поршни – название вида женской обуви у славян
