ней. Несмотря на свои пятьдесят с чем-то, он был по-прежнему хорош собой, а смертельная грусть в глазах и прибавившаяся седина в волосах ещё больше добавляли ему привлекательности. Женщины – в основном на работе – не могли не обращать внимания на него, вот только Игорь напрочь не обращал внимания на подобное внимание. Были и робкие попытки сводничества со стороны сочувствовавших, от которых Борисович шутливо отбивался «дефицитом свободного времени», «романом с работой» и прочими отговорками с акцентом на «уже довольно-таки преклонный возраст». «Для кого как, а для меня это сродни предательству, измене что ли… ну не знаю, понятно, что в жизни всякое может быть, а вдруг я завтра повстречаю особенную женщину… всё равно сложно это. Люди, перенёсшие такие травмы, надолго застревают в прошлом и живут с боязнью когда-нибудь снова оказаться в подобной ситуации. Кто со мной захочет жить в прошлом? А главное, хватит ли у меня сил с кем-то строить будущее? Без страха. Без угрызений совести…» Нет, ни на кого Игорь не хотел перебрасывать своего тяжкого бремени, в одиночку предпочитал бороться с подступавшей перед самым сном болью. Да, только поздними вечерами выходила из-под контроля обуздываемая боль – в мире пустой и холодной постели, в мире антрацитового одиночества её было не сдержать. Чтобы хоть как-то разбавить её, уменьшить концентрацию, он включал на телевизоре советские комедии Гайдая и Рязанова, ставил таймер на два часа и ложился спать. Не всегда везло уснуть до того, как заканчивался фильм.
…Только недавно, в позапрошлом году, по прошествии шести лет непрерывной борьбы, он понял, что у той боли, которая завязана на Юле, нет срока годности. Аккурат, в её день рождения. В день его очередной смерти. Тогда-то Игорь и запил.
Глава 11
Вечер пятницы.
Неделю назад Борисыч вдоволь поизгалялся надо мной. Грязными сапогами прошёлся по моей самонадеянности. Не то чтобы я сильно этому противился или после болезненно рефлексировал – ничего такого, убедил себя тем, что «шахматы – это ещё не подлинная оценка уровня интеллекта». Даже если мат тебе ставит пьяный Борисыч: «детский» – в три хода и «дурацкий» – в два. Пожалуй, в случае с последним – это был перебор… моей глупости. «Ну кто начинает ходить в f2 и g2?!» – ухохатывался Игорь.
В прошлую пятницу я имел неосторожность согласиться на шахматы. Играть не умел, но Борисыч грозился меня научить. Так и сказал: «Ничего страшного, научу тебя», – и принялся объяснять как ходят шахматные фигуры, располагая их на доске «строго определённым образом» и давая каждому виду название. Пешка, ладья, конь, слон, ферзь и король. А ещё рассказал о цели игры, которая заключалась в защите своего короля и нападении на короля противника. На этом – всё, вся учёба. «По ходу игры разберёшься», – с хмельной улыбкой лукаво бросил Игорь. Разобрался – через два хода чёрными фигурами я узнал, что такое «мат». Раньше, чем более логичное – и, как позже оказалось, привычное – «шах».
Целую
