сок вел або за лицом следом пришел в чий дом, а не мог мети вижа от того пана, чий человек, або от повету, тогды мает при той стороне трести дом…»[149]
Как представляется, процедура «сочения» родственна институту «свода»[150]. Различие в том, что при своде потерпевший сам занимался поиском пропажи, тогда как при «сочении» действовал посредством соков. Об этом говорится в ст. 26 р. XIII I Литовского Статута: «Тэж уставуем: естли хто мает трести чый дом, будучи сведом або тэж через соков доведавшися лица, абы было в дому чием, в коморе або в погребе найдено, тогды не сам истец, кому шкода, але стороннего человека осмотревшы, абы ничого в ней не было, мает послано быти, абы лица осмотрел…»[151]
Русская Правда в ст. 114 говорит: «Аже кто своего холопа сам досочится в чьем-любо городе…»[152]
Это положение Правды иллюстрирует новгородская берестяная грамота № 109 (начало XII в.), речь в которой идет о пропаже «робы», купленной в «Плескове». Автор послания сообщает: «А се ти хочоу коне коупив, и княж моуж въсадив, та на съводы»[153].
За свою деятельность данные должностные лица получали определенное вознаграждение.
Приведем примеры.
В Статуте острова Корчула должностное лицо, родственное соку, именовалось «accusator»[154]. «Аccusator» занимался раскрытием преступных сообществ, в частности пиратских шаек, и получал вознаграждение – половину денежного штрафа или имущества преступника или сообщества[155]. По Винодольскому Закону (cт. XLVIII) «пристав» за плату разыскивает и ловит скот, угнанный в «татбе»[156].
У южных славян институт «соков» практически в неизменном виде существовал и в XIX в. Плату для «соков» устанавливает «Обштий земальский законик Црногорский» 1855 г.: «Сок, кои насочи судца митника, добиhе награде петдесет талиера, а овие петдесет талиера треба узети у судаца митника и поступати с ньими онако, како што осмо правило овог законика изговора»[157].
Институт «соков» известен и обычному праву албанцев XVIII–XIX вв.; данные должностные лица были и явными и тайными, работали как за вознаграждение – сродни частным детективам, так и на общественных началах[158]. По положениям обычного албанского права: «Всякий разговор следователей с дознавателем происходит тайно», «Следователи дают клятву, что не выдадут дознавателя до самой его смерти, если только он сам не захочет раскрыться»[159].
Сходные отношения просматриваются и в обычном праве народов Северного Кавказа, где выдача преступников производилась также за денежное вознаграждение[160]. Одна из норм гласила: «доказчик принимает присягу и бывает тайный и явный»[161].
В некоторых славянских землях подобные должностные лица имели довольно высокий правовой статус[162]. Так, Полицкому Cтатуту известен институт «прокураторов». Ст. 11 памятника предписывает
Статут Великого княжества Литовского 1529 г. С. 124.
По мнению В. Ф. Инкина, процедуры свода и гонения следа имели «формальное сходство» (
Статут Великого княжества Литовского 1529 г. С. 130. В Галицкой общинной практике XV–XVIII вв., если свод приводил ко двору, присяжные должны были произвести «трясение дома», т. е. обыск (
Российское законодательство. Т. 1. С. 72.
Обвинитель (
Памятники обычного права албанцев османского времени / Сост. Ю. В. Иванова. М., 1994.
Там же. C. 181–184.
