волосы отныне прятала под застиранной косынкой, а похудевшее тело – под скромным рабочим серым платьем с темным фартуком. Здесь, под ивой было ее любимое место. Прислонившись к одному из изогнутых шершавых стволов, скрытая в тени ветвей, она жевала сухари, запивая водой, наблюдая за суетой, царившей возле ворот госпиталя.
Госпиталь размещался слева от хозяйственных помещений. Сразу за ним шла прачечная и сушка, а затем – швейный цех. Грузовые автомобили и телеги, кряхтя и вздымая пыль, подъезжали друг за другом, свозя все новых и новых несчастных. В последние дни приток раненых резко вырос. Слава богу, больных тифом и другими инфекциями сюда не привозили. Но глядя на сестер, которые с утра до вечера ходили между коек и таскали несчастных, Ольга невольно им сострадала и удивлялась их стойкости. Порой, когда еще оставалось время, она подходила к воротам и долго смотрела на тех, кого привозили. Лежавшие на носилках мужчины, с перебинтованными конечностями и головами, вызывали острую жалость. Страшно было представить, как в этой жаре прели их раны под тугими повязками. Больно было смотреть на их иссушенные губы, которые еле слышно шептали:
– Пить…
Тут же замечала, как подбегали сестры с мокрыми тряпками, обтирали им губы, пытались кружками влить в их рты хоть сколько-то воды. Обычно в такие моменты она отворачивалась и медленно уходила обратно в цех, в шум машинок, сквозь который не было слышно криков из операционной и стенаний больных.
Очередной грузовик с ревом завел свой мотор и, подняв облако пыли вверх, проехал мимо, покачивая из стороны в сторону своим кузовом, на котором зиял красный крест в белом круге. Ольга видела, как у ворот на носилках лежал последний раненый, дожидаясь, когда за ним придут санитары. Но санитары почему-то долго не шли, и раненый лежал всеми покинутый один одинешенек под нещадно палящим солнцем. Его вид был страшен и печален. Голова перемотана наполовину, так что большая часть была скрыта под бинтами. Одна нога была согнута в колене, а вторая… Ольга приподнялась на цыпочки, пытаясь разглядеть, и резко отвернулась. Второй ноги не было. На искалеченных она до сих пор не могла смотреть. Все нутро сжалось, к горлу подступила тошнота. Глубоко вдыхая воздух, отступила на несколько шагов в сторону, пытаясь скрыться от ворот госпиталя, прячась за изогнутыми шершавыми стволами ивы. Пытаясь отогнать страшные мысли и картины, она невольно думала о том, что, если ногу оторвало сразу, значит, придут штаны с оторванной штаниной. А может, не сразу, значит, началась гангрена, и ногу ампутировали уже после. Тогда где-то в чане снова и снова будут кипятить и стирать одежду с гниющих тел. От нестерпимой жары голова начала гудеть. Допив последние капли воды, Ольга быстро направилась в мастерскую, не оборачиваясь.
Уже вечером, после смены, проходя сквозь коридор госпиталя, в котором по обе стороны впритык
