обвиняющие. Милорд, все эти доказательства любви, которые вы хотите дать мне, почти преступления.
– Потому что вы меня не любите. Если бы вы меня любили, вы бы смотрели на всё другими глазами, если бы вы меня любили, о, если бы вы меня любили, это было бы слишком большим счастьем, и я сошёл бы с ума. Ах, госпожа де Шеврёз, о которой вы сейчас упомянули, она была не столь жестока, как вы. Голланд любил её, и она ответила на его любовь.
– Госпожа де Шеврёз не королева, – прошептала Анна Австрийская, невольно побеждённая выражением столь глубокой страсти.
– Так если бы вы не были королевою, вы бы меня любили, скажите, вы бы меня любили? Я тогда могу думать, что это ваш сан делает вас жестокой ко мне, я могу думать, что если бы вы были госпожой де Шеврёз, то бедный Бекингем мог бы надеяться? Благодарю вас за эти дорогие слова, о моя прекрасная королева, тысячу раз благодарю!
– Ах, милорд, вы не так поняли, не так истолковали мои слова, я не хотела сказать…
– Молчите! Молчите! – сказал герцог. – Если я счастлив заблуждением, то не отнимайте его у меня. Вы сами сказали, меня завлекли в западню. Быть может, она будет стоить мне жизни, потому что с некоторых пор меня не покидает предчувствие, что я скоро умру.
И герцог улыбнулся печальной и вместе с тем прелестною улыбкою.
– О боже мой! – вскричала Анна Австрийская с выражением ужаса, доказывавшим, что она принимала в герцоге гораздо больше участия, чем хотела показать.
– Я вам говорю это не для того, чтоб испугать вас, сударыня, нет! То, что я говорю вам, даже смешно, и я, право, не придаю значения подобным вещам, но это слово, которое вы только что произнесли, эта надежда, которую почти подали мне, вознаградили меня за всё, даже и за жизнь мою.
– Да, – сказала Анна Австрийская, – и у меня, герцог, бывают предчувствия, и у меня бывают сны. Мне снилось, что я вижу вас раненого, окровавленного.
– В левый бок, не правда ли, ножом? – прервал Бекингем.
– Да, именно так, милорд, именно так: в левый бок, ножом. Откуда вы могли узнать, что это мне приснилось? Я доверила это только Богу, и то в молитве.
– Я большего не желаю. Вы меня любите, государыня. Этого довольно.
– Я вас люблю, я?
– Да, вы. Разве Бог посылал бы нам одни и те же сны, если бы вы меня не любили? Имели ли бы мы одни и те же предчувствия, если бы наши жизни не соприкасались сердцами? Вы меня любите, королева, и вам будет жаль меня?
– О боже мой, боже мой! – вскричала Анна Австрийская. – Это свыше моих сил! Послушайте, герцог, ради Бога, уйдите, уезжайте! Не знаю, люблю ли я вас или нет, но я знаю, что не буду клятвопреступницею. Сжальтесь же надо мною и уезжайте. О, если вас убьют во Франции, если вы умрёте во Франции, если я должна буду думать, что ваша любовь ко мне была причиной вашей смерти, я никогда не утешусь, я сойду с ума. Уезжайте, уезжайте, умоляю вас!
– О, как вы прекрасны!
