в исторически неизбежный тупик, капиталистический мир видит последнее средство спасти себя от кризисов и неотвратимой и окончательной гибели в новом перераспределении рынков сбыта и источников сырья, в превращении СССР, с его громадными природными богатствами в свою колонию! – грохотал Могила, потрясая кулаком и шелестя газетой. – Иных путей, кроме новой войны, капиталисты всех мастей не видят! Иначе разрешить свою судьбу они не могут!
Евгений видел, как от этих речей загораются блеклые глаза моряков, как машинально сжимаются их кулаки.
Он видел врага. И этот враг стоял прямо перед ними. Враг, с которым Евгений ничего не смог бы сделать, даже если б имел в кармане револьвер.
«Стадо!» – с болью размышлял он. – «Несчастное, злое, глупое русское стадо… Сколько еще жизнь должна бить по вашим дубовым головам, чтобы в них пришли самые простые истины!»
Никто из этих людей не помнил четырнадцатый год, когда огромная страна, с шутками и прибаутками пошла брать Берлин, а всего через три года, продав и предав все и вся, разнесла из пушек Москву.
Евгений совершенно точно знал, что в следующий раз все будет еще хуже. Гораздо хуже. Что вся эта пирамида, составленная из деревенских дурачков, пьяниц, хвастунов и негодяев посыплется, едва столкнется с реальным, а не газетно-шутовским натиском западных армий.
Могила между тем возвращался к внутренним делам и, уже не теряя злобного запала, отвешивал словестные тумаки двурушникам, вредителям, кулакам, мещанам, троцкистам, интеллигентам, растратчикам и любителям джаза.
– «Пленум обращает особое внимание всех райкомов партии на абсолютно недопустимые темпы проведения уборочной кампании, на отставание Московской области от других краев и областей…» Да-а! А кто виноват-то? А?! «Необходимо систематически очищать колхозы от проникновения в их ряды враждебных элементов…» Не просто очищать, а вешать! Вдоль дорог! А баб их с детьми за полярный круг! Тэк-тэк-тэк… «За злонамеренную подрывную деятельность, приведшую к дефициту чулок, приговорен к пятнадцати годам…» Мало! К стенке надо! «Новый гнусный поклеп на советских людей от белоэмигрантши З. Гиппиус!» Тоже мне новость… Да что о ней вообще писать! Мерзкая, подлая, ничтожная тварь! Еще бы Бунина вспомнили…
После таких (к счастью, нечасто случавшихся) гневных извержений, моряки выходили воодушевленные. Спорили о том, сколько нужно аэропланов, чтобы разбомбить Париж и как терпеть, когда тебе в плену загоняют под ногти иглы.
– Вас всех нужно сажать перед радио и заставлять слушать «Нессун-Дорма»! – скрипел зубами Евгений наедине с собой. – Раз за разом! Пока не проймет! Бар-раны!
Могилу он даже не ненавидел, а воспринимал его (и ему подобных) как грязный оползень, как пожар или чуму.
При этом, не без досады, отмечал, что капитан общается с ним вполне по-дружески и без малейшего осуждения (либо искусно
