Она всё-таки приняла помощь, отметив про себя, как осторожно он поддерживает её, не сжимая пальцы слишком сильно.
Прикосновение длилось всего пару секунд, но почему-то отпечаталось в памяти – тепло его ладони, шершавость мозолей, уверенная, но очень бережная поддержка.
– Давно собирался его починить, – Пётр задумчиво разглядывал поверженный забор. – Митрич всё говорил – характер у него своенравный, только тех и пускает, кого сам выберет.
– У забора? – София не удержалась от улыбки.
– У дома. – Он тоже улыбнулся, и от этой улыбки его лицо странным образом помолодело, словно разгладились морщины в уголках глаз. – Митрич считал, что у всех вещей есть душа. Особенно у старых домов у моря.
Он наклонился, поднимая её альбом, аккуратно отряхнул прилипшие листья:
– Не пострадал?
София покачала головой, принимая альбом. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и она почувствовала, как сердце пропускает удар. Удивительно – такая малость, случайное прикосновение, а внутри всё переворачивается, словно ей снова шестнадцать.
– Давайте помогу с забором. – Предложил Пётр, снимая куртку. – Заодно расскажете, что собирались рисовать. А то я видел, как вы стояли тут, задумавшись. Явно что-то интересное.
Он закатал рукава рубашки, и София невольно залюбовалась игрой мышц под загорелой кожей. В его движениях была какая-то особая грация – экономная, мужская, без лишней суеты.
– Я… – она запнулась, пытаясь собраться с мыслями. – Хотела поймать утренний свет. Знаете, когда солнце ещё не набрало силу, и всё как будто в дымке…
– А, знаю. – Он кивнул, осматривая сломанные доски. – Митрич называл это "молочным часом". Говорил, в такое время море приоткрывает свои тайны. Подержите? – он протянул ей конец доски.
Они работали молча. София держала доски, пока Пётр орудовал молотком, вбивая новые гвозди. От него пахло морем, деревом и совсем немного – машинным маслом. Простые, честные запахи, от которых почему-то начинала кружиться голова.
Временами их руки соприкасались – случайно, мимолётно, но каждый раз по коже пробегала дрожь. София ловила себя на том, что украдкой наблюдает за ним: как движутся мышцы под тонкой тканью рубашки, как проступает испарина на шее, как солнце высвечивает серебро в его волосах.
– Вот и всё. – Сказал Пётр, выпрямляясь. – Теперь должно простоять.
Он посмотрел на небо, прищурившись:
– Ваш "молочный час" ещё не закончился. Если хотите рисовать…
София помедлила. В прежней жизни она никогда не позволяла себе работать при свидетелях – Андрей вбил в неё убеждение, что творчество должно быть келейным, скрытым от посторонних глаз.
Но здесь, в этом странном месте, где море встречается с небом, а старые дома хранят чужие тайны, привычные правила словно теряли силу. Да и присутствие Петра не ощущалось вторжением – он умел быть рядом, не нарушая
