боли. Доктор Уиллис интересуется, что ей прописать.
– Пусть даст ей гидроморфин, – ответила доктор Йеллен. – С кем она?
– С отцом.
– Отлично, – буркнула моя собеседница, явно имея в виду нечто совершенно противоположное.
– А что такое?
– Вы совсем не знаете ни девочку, ни ее родню?
– Нет. Я в первый раз вижу Габриэллу.
– Напомните, пожалуйста, как вас зовут.
– Келли.
– Келли, я могу поговорить с вами конфиденциально? Чтобы все осталось между нами. Мне нужно знать, что…
– Доктор, у меня за стенкой шестнадцатилетняя девушка, которой очень больно. Пожалуйста, давайте поскорее.
– Вы правы, извините. Сделайте вот что: введите ей гидроморфин внутривенно и побудьте с ней в палате. И не в коем случае не оставляйте Габриэллу наедине с отцом.
– Почему?
– Пойдите и займитесь ею, а мне перезвоните попозже, и я все вам расскажу. Но помните: они не должны оставаться вдвоем. Вам понятно?
– Понятно, – заверила я и повесила трубку.
Пока доктор Уиллис вводил Габриэлле лекарство, ее отец сидел, подавшись вперед на стуле и сложив руки, будто в безмолвной молитве. Он не сказал дочери ни единого слова утешения, не задал нам ни одного вопроса. Я не понимала, какая опасность может от него исходить. При росте примерно пять футов восемь дюймов он был таким худым, что пиджак на нем болтался. Правда, если бы вдруг пришлось его хватать, то явно не за волосы: они были коротко подстрижены и зализаны назад.
Чтобы скоротать время, я задала все вопросы, необходимые для заполнения медкарты, и попросила мужчину поставить подпись в нужных местах.
– Помолимся? – вдруг спросил он. Сперва я подумала, что он обращается к дочери, но та дремала. Он говорил со мной.
– Конечно, я помолюсь за нее, – ответила я. Никогда не была религиозной, но если это кого-то поддержит или как-то поможет, я готова молиться каким угодно богам. Мужчина перекрестился, я последовала его примеру, чувствуя себя самозванкой, а то и шпионкой: в жизни не участвовала ни в каких обрядах, а в церкви бывала разве что на похоронах да на венчаниях.
– Давайте произнесем молитву. Отец наш небесный, – начал он, и я сложила руки как полагается, – благодарим Тебя за Твои неизреченные милости и за наши страдания, которые приближают нас к Тебе. Мы…
Дальше я перестала слушать. Бог, который поступает так с ребенком, не может быть милосердным и не заслуживает благодарностей. Отец Габриэллы еще минуты две упражнялся в многословном подхалимстве и закончил словом «аминь», которое я подхватила исключительно в силу привычки.
Отец Габриэллы встал.
– Теперь я могу забрать ее домой?
– Э-э, нет, – сказала я, подозревая, что он все-таки шутит. – Ей нужна следующая доза гидроморфина, и выпускать ее в таком состоянии нельзя. Она должна отдохнуть хотя бы до утра.
– Ну тогда ладно, – бросил он, словно я предложила ему выбор.
– Если вам куда-то нужно, можете идти.
– Да,
