леденящую душу историю Аберкромба Смита, Беллингема и оживлённой мумии…
На следующий день сразу после завтрака я пошёл к заведующему и сказал, чтобы он выбирал одно из двух: меня как вожатого, или меня же, но только как медбрата. Я сказал о чудовищной физической и моральной нагрузке при совмещении этих двух должностей… Короче: или, или. Вадик стал угрюмее обычного, начал что-то бормотать о договорённостях, о нехватке людей, о чувстве ответственности. На что я заметил, что одна Света Шумейко стоит мне вырванные из жизни годы. Услышав про Свету, заведующий тут же согласился со всеми моими доводами, сказал, что что-то придумает, и лишь попросил, чтобы я подменял выходных вожатых во втором отряде. Отряде Светы Шумейко; у меня, мол, на неё есть влияние, которого больше нет ни у кого. Мне пришлось согласиться.
Придя от заведующего в медпункт, я задумчиво отпер замок, снял его с петель, открыл дверь, вошёл внутрь… И тут вдруг на меня обрушился поток ледяной воды, после чего на голову свалилось ведро, пребольно ударив в темя. Из глаз моих посыпались красивые разноцветные искры; я стал медленно оседать в лужу. И тут же раздался злорадный и торжествующий крик:
– Ура! Вот оно! Свершилась высшая справедливость! Вмешались высшие силы! Аморальный тип наказан в назидание всем прочим!
Скромная и застенчивая Света Шумейко кривлялась, и прыгала, и показывала мне язык на пороге медпункта. Свет покачнулся, и земля стала уходить у меня из под ног уже не от боли и шока, а от гнева.
– Ах ты дрянь! Ты кем себя возомнила, дура малолетняя!
Как барс, я прыгнул на неё. Она бросилась было бежать, но в два прыжка я настиг её. Схватив за руку, затащил в медпункт и захлопнул дверь.
– Ну ты у меня сейчас получишь!
– Хрен тебе!
Она отбивалась, как медведица гризли, вовсю используя свои подлые приёмчики, но ярость придала мне чудовищные силы. Я был страшен, и несмотря на все её ляганья и подножки, очень скоро скрутил окаянную. Присел на кушетке, разложил у себя на коленях что-то вопившую по-английски, неистово извивавшуюся чертовку. Крепко удерживая своей левой рукой завернутый за спину Светин левый же локоть, правой двумя бешеными рывками сдёрнул с неё до колен эти драные застиранные шорты; трусов под ними и вправду не было.
– Ну что, Шумейко?! Час расплаты настал?
Она пыхтела, шипела, как кошка, и всё старалась вырваться, но это было теперь ей очень трудно сделать, потому что одна рука её была выкручена, а второй она должна была упираться в пол, чтобы не упереться в него рожей. Я стал с силой шлёпать самодостаточную личность по её маленькой, тугой, круглой, очень белой по сравнению с загорелыми ногами, попке.
– Ах ты ж урод! – заголосила она. – А ну пусти! Пусти, хуже будет!
Но я знал себе наяривал; шлепки звонко звучали во влажном воздухе
