больше часа. Высадив нас на остановке, водитель уехал, получив строгий наказ от Ангелины быть на месте ровно в двенадцать тридцать. Второй отряд, с физруком во главе, приехав в первом автобусе, уже ждал нас, по их словам, минут пятнадцать. Было уже начало одиннадцатого.
До пляжа ещё нужно было идти минут десять. Со смехом и криками проделав и этот путь, мы наконец вышли к морю и начали располагаться. Все стали раздеваться; и в первом, и во втором отряде были такие тёти, из которых можно было сделать по две Светы Шумейко.
Я раскладывал своё полотенце на гальке, когда подошла Надя-пловчиха и стала устраивать себе лежбище рядом с моим. Расстелив подстилку, она бросила на неё свою панаму и сняла футболку, под которой оказался весьма смелый по открытости голубой купальный лифчик. Глядя на меня с романтической улыбкой, Надежда стала расстёгивать шорты. Сидели они очень плотно; о ширине её бёдер я уже упоминал. Промучившись какое-то время, вожатая с силой дёрнула шорты вниз.
Успех этого манёвра невозможно переоценить, так как вместе с шортами она сдернула почти до колен и нижнюю часть своего замечательного купальника. Кругом были дети, и многие из них отлично рассмотрели представшую их взглядам картину; восторг этих счастливчиков был неописуем. Да, я бы тоже не отказался взглянуть на такой зад; но моему взору предстала другая сторона медали, да и то лишь верхняя её часть, в виде очень густой рыжеватой мочалки.
Всё произошло очень быстро; смекнув в чём дело, Надя тут же рванула шёрты назад, но вверх они шли так же натужно, как и вниз. Ещё какие-то мгновения бедная девушка провела в агонии с оголёнными ягодицами, извиваясь, словно уж в воде; крики и улюлюканье детей достигли просто-таки истерической ноты. Наконец я пришёл в себя, кинулся к Наде и обмотал её бёдра своим полотенцем. Сделав это, я оглянулся вокруг: Света Шумейко сидела по-турецки метрах в трёх от нас на гальке, уткнувшись в какую-то книгу, как и пристало до чрезвычайности культурной и начитанной девушке. На губах её блуждала лёгкая улыбка, но происходила она, очевидно, от прочитанного.
Лицо у вожатой шестого отряда Нади под палящим южным солнцем стало серым, как газетная бумага, и тут же пошло какими-то бурыми пятнами. Подтянув наконец шорты, она отдала мне полотенце и старалась если не рассмотреть, то нащупать, что же произошло. А произошло то, что шорты её были в трёх местах весьма остроумно и крепко пришпилены маленькими металлическими зажимами для волос к купальным трусам; как это можно было сделать на живом человеке, на качающемся автобусе, до сих пор остаётся для меня загадкой. Поняв, в чём дело, Надежда из буро-пятнистой стала равномерно пунцовой; сжав губы, она пошла к Свете. С отвращением предвидя безобразную сцену, я последовал за ней.
– Ты! – сказала вожатая, поднимая кулак. – Это ты сделала! Дрянь! Какая же ты дрянь!
Она опустила и снова подняла было кулак, я приготовился схватить её за руку – вообще,
