и родителями в письме от 28 июня 1954 года:
«Дорогая сестра и дорогие родители, надеюсь, что, когда эти строки до вас дойдут, вы будете живы и здоровы, а я здесь чувствую себя хорошо.
Более 15 дней я нахожусь в этой стране. Первое, что сделал, приехав в один из домов – написал вам. Из Гватемалы, как вы знаете, я писал вам до трех раз в неделю. И лишь когда мое материальное положение немного усложнило мне жизнь, я вам не писал, а это случалось дважды. Я не знаю, по какой причине вы сердитесь на то, что я вам не пишу. Вот сейчас, когда я вам пишу, я все еще не получил от вас письма, несмотря на то что я написал вам до отъезда из Гватемалы и еще раз написал, приехав сюда. Я узнал, что Ортенсия воспротивилась, а мама Херардо, побывавшая здесь, сказала мне, что Мельба известила о том, что чувствует себя хорошо, хотя, хочу вам сказать, я в этом сомневаюсь, так как знаю, что операция довольно сложная. Я прошу тебя написать мне как можно скорее, так как, хоть у меня и нет никаких проблем, состояние моего духа… [в письме пробел], так как не знаю, как ты себя чувствуешь и как чувствуют себя старики в связи с этим, уж очень они переживают.
Должен тебе сказать, что я даже плакал о моей второй родине – Гватемале, так как, ты не представляешь, как я переживал в эти последние дни из-за того, что там происходит. Ведь это правительство было единственно достойным, что осталось нам, то есть тем, кто любит Свободу и Революцию. Но я надеюсь, что эти проклятые, ничтожные, подлые североамериканцы когда-нибудь навсегда сгинут с лица Земли, так как нет прощения тому, что они сделали с нашими народами.
Пока я писал тебе это письмо, я узнал, что Арбенс покинул страну и что создана военная хунта. Гватемальской революции, стоившей стольких жизней, пришел конец. Об Альбо и его семье я ничего не знаю, так как… [в письме пробел] ответ, наконец. Ты не представляешь, что со мной делается: я прочитал в газете имена двух моих друзей, которые погибли, а я их любил как братьев. Ну ладно, сестра, думаю, что сожаления в такой час ничего не изменят и что лучше… [в тексте пробел] и больше ничего.
О моей жизни здесь мне остается лишь сказать, что я настойчиво занимаюсь тем, чтобы мне дали убежище, и почти наверняка мне его дадут. В будущем месяце… [в тексте пробел] выправить бумаги… Попытаюсь, если судьбе будет угодно, так как товарищи мне подыскали работу и, кроме того, один друг… [в тексте пробел] мне дал рекомендацию для него. Он мне сказал, чтобы, как только бумаги будут в порядке, [в письме пробел] я к нему пришел, и он даст мне работу. Живу я все по тому же адресу: Рио-де-ла-Плата, 21, Мехико. Д. Ф. Обязательно напиши мне. Привет… [пробел] и остальным друзьям. Поцелуй и обними папу и маму. А дорогую сестричку, столько страдавшую из-за моих проблем, много раз целую и обнимаю и желаю, чтобы ты скорее поправилась. С любовью, Ньико».
Это письмо не нуждается в комментариях. Зрелость и альтруизм юноши двадцати одного года, обреченного на скитания вдали от родины и близких, очевидны.
Однако предаваться горю и тем более допускать, чтобы горести и потери овладели тобой, – не дело человека,
