камарилья с подачи так называемой оппозиции? 28 января 1955 года, в очередную годовщину Марти, на верность Республике должен был присягнуть Конгресс нового состава. А на 24 февраля, день национального праздника по случаю «клича из Байре», когда Хосе Марти приступил к претворению в жизнь «Манифеста Монтекристи» по изгнанию с острова Испании, планировалось назначить инаугурацию Батисты как президента страны.
«Верхам» казалось, что эти два события, приуроченные к высоко чтимым на Кубе национальным праздникам, будут способствовать воцарению в стране «законности». А стало быть, сама собой канет в небытие и «шумиха» вокруг узурпации Батистой государственной власти.
Все это было представлено как своего рода «пакт о ненападении», для чего на девяносто дней перед выборами, то есть начиная с 1 августа 1954 года, в стране вводилась жесточайшая цензура, запрещались митинги и всякого рода «сборища», а заодно в боевую готовность приводились все виды спец- и разведслужб.
«Низы» же тем временем штудировали наконец-то дошедшую до них программу Монкады. Удалось-таки издать речь Фиделя Кастро, известную как «История меня оправдает». Первые двадцать тысяч экземпляров, разойдясь по стране с молниеносной быстротой, передавались теперь из рук в руки. Эта речь пришла в народ за три недели до назначенных выборов и, можно сказать, сорвала их: народ не желал идти к избирательным урнам. Наконец-то народ узнал правду о страшной расправе, учиненной Батистой над повстанцами, которые шли на штурм Монкады 26 июля в защиту пяти революционных законов, которые должны были вернуть обществу растоптанную тираном Конституцию 1940 года, восстановить суверенитет страны, дать народу независимость и решение насущных проблем.
Для того чтобы брошюра с речью Фиделя дошла до народа, мало было приложить усилия по ее восстановлению в одиночной тюремной камере. Речи надо было покинуть тюремные застенки. И здесь понадобились поистине чудеса конспирации. Фидель писал много писем родным и друзьям. Отнять это право у заключенного тюремные стражи были не в силах. Но им и в голову не пришло, что между строк тех самых писем, которые они подвергали такой тщательной цензуре, уходил написанный лимонным соком текст речи на суде. Не обратили внимания и на скрупулезную нумерацию каждого листка. Делалось это Фиделем во избежание путаницы. И конечно, досмотрщики не могли предположить, что все эти листочки оседают по адресу Ховельяр, 107, в доме Мануэля Эрнандеса, отца Мельбы, гордившегося своей единственной дочерью и ставшего ее самым надежным соратником в борьбе с режимом.
Надо было видеть, с какой искренней заинтересованностью, следя за порядковыми номерами, он проглаживал раскаленным утюгом страничку за страничкой, гордясь, что ему выпала честь быть первым читателем сокровенной программы. Росло уважение к выбору дочери, хотя и не покидала тревога. Гордость и желание принести пользу этим беззаветным и бескорыстным – видел по Мельбе – борцам
