меня был лишь испещренный белыми барашками мрак. Палуба кренилась у меня под ногами и, поскольку со всех сторон нас окружала вздыбившаяся вода, казалось, что мы мчимся по стремнине какой-то гигантской реки, скользя вниз со скоростью, от которой захватывало дух. Дальше мне пришлось управлять судном, сверяясь с компасом и собственными ощущениями, стремясь использовать каждый рывок двигателей для того, чтобы отклониться как можно южнее.
Вскоре после полуночи в бушующей, изорванной ветром темноте за носом корабля на мгновение показался слабый мерцающий огонек. Я молил Бога о том, чтобы мне не показалось. Я ведь очень устал, а почудившийся мне проблеск был смутным и призрачным. Но чуть позже я увидел его снова. В двух румбах по правому борту совершенно определенно что-то светилось. Огонек то появлялся, то снова исчезал, заслоняемый от меня волнами.
К концу моей вахты стало ясно, что это бакен.
– Как мы и ожидали, – заметил Пэтч, сменяя меня у штурвала.
Он произнес это совершенно равнодушно, хотя язык капитана слегка заплетался от усталости. Лицо, на которое падал тусклый свет нактоуза, казалось осунувшимся, и его черты заострились.
После этого огонек был все время с нами. Он становился все ближе и отчетливее, пока не начал тускнеть с первыми серыми проблесками рассвета, когда я в очередной раз встал к штурвалу в пять тридцать утра. К этому времени я уже был полумертв от усталости, мои колени дрожали, и я едва держался на ногах. Ночь в кочегарке показалась мне сущим адом. Я думал, что последний час никогда не закончится. Я загружал топку, а по полу струились ручейки воды, шипевшие и испарявшиеся при соприкосновении с раскаленным основанием топки.
Течение снова изменило направление, и двойной проблеск бакена начал приближаться очень быстро и совсем не с той стороны, с которой мы рассчитывали. Как только окончательно рассвело, я смог его рассмотреть. Это был один из тех огромных столбовидных бакенов, которые так любят французы, и нам предстояло пройти внутри огражденной им территории. Я посмотрел на карту, а затем подошел к переговорной трубе и попросил Пэтча подняться наверх.
Прошло немало времени, прежде чем он появился на мостике, а когда он все же пришел, он двигался медленно, как тяжелобольной человек, только что поднявшийся с постели. Когда ночью мы менялись с ним местами, он представлял собой лишь смутную тень в тусклом отраженном свете нактоуза. Увидев его при ярком дневном свете, я был потрясен. Он выглядел просто ужасно.
– Вы едва стоите на ногах, – произнес я.
Он посмотрел на меня, как будто не понял ни слова из того, что я сказал. Наверное, я выглядел не лучше.
– В чем дело? – спросил он.
Я показал на бакен, уже почти в четырех румбах по правому борту.
– Мы проходим внутри и очень далеко от буя, – добавил я. – Еще немного, и мы сядем на скалы Бризан-Дю-Сюд.
Он вошел
