style="font-size:15px;"> – У тебя одна коза, а у меня целое стадо…
– Но стадо… стадо… как же любить целое стадо?
Казимерас встал из-за стола, согнул указательный палец, поправил усы, кашлянул сухо, отрывисто, почти сердито.
– Если Рахмиэл до вечера не встанет, – сказал он, – я заменю его… В ночь на субботу и по праздникам я всегда сторожу за него…
– Сегодня не пятница, и до праздников еще далеко, – ответил тот, кто назвался Ароном. – Крышу бы надо починить. На голову течет.
– Надо бы, – буркнул Казимерас. – Да Рахмиэл не дает. Денег, говорит, на нее жалко. А гвозди, сам знаешь, нынче дороги. За горсть Спиваки ох как дерут. Вернется, говорит, Арон, он и починит. Рахмиэл и деньги для него копит.
– Деньги для Арона? – оживился человек в ермолке.
Казимерас почувствовал, что сболтнул лишнее, и зачастил:
– Какие там деньги! Гроши! Дай бог, чтобы на похороны хватило. Хотя Рахмиэл не хочет лежать со всеми вместе. Лучше, говорит, отдельно… где-нибудь на огороде… А я говорю: лучше вместе… Вместе и под землей веселей. И потом все мертвые – братья. Нет среди них ни лесоторговцев, ни козопасов, ни ночных сторожей… все равны… И крыша одна на всех… и не течет… А он: нет и нет. Если Рахмиэл, не дай бог, умрет, что мне делать?
– Встать пораньше, подоить козу и принести молока, – сказал тот, кто назвался Ароном. – Принесешь и поставишь на стол. И каждый, кто к нему придет, будет смотреть на глиняную миску и думать о том, что все на свете не выпьешь.
Казимерас недоверчиво посмотрел на чужака, пожал плечами и не спеша зашагал к двери. Тот, кто назвался Ароном, подошел к кровати, наклонился над спящим Рахмиэлом, уловил его дыхание, укрыл одеялом голые, торчавшие, как заржавевший семисвечник, ноги, прогнал надоедливую муху, кружившуюся над глиняной миской, и вышел из избы.
На дворе лило как из ведра. Все вокруг было перечеркнуто дождем. Только деревья стояли, как на панихиде, стойко и скорбно, да коза Казимераса мекала где-то под навесом.
В москательно-скобяной лавке братьев Спиваков никого не было, и человек в ермолке долго ждал, пока не появился хозяин, тучный, в пенсне на мясистом носу, с неторопливыми черепашьими движениями, сам похожий на черепаху. Он застыл за прилавком и вытаращил на покупателя свои сонные, увеличенные стекляшками глаза.
– Что еврею угодно?
– Еврею угодны гвозди.
– Христа распинать? – спросил Спивак и рассмеялся. Смех его рассыпался по прилавку, как сдача.
– Крышу чинить.
– А крыша у еврея есть? – Спивак снова засмеялся, только на сей раз сдача была покрупней.
– Есть. Но, как всегда, дырявая.
– Истинная правда! Истинная правда! – зачастил толстяк и запустил руку в ящик с гвоздями. – Как всегда, дырявая… Хорошо сказано… Отлично!.. Когда же, позвольте у вас спросить, у нас будет крыша как крыша?
– Когда-нибудь будет, – ответил тот, кто назвался Ароном.
– Когда евреев не будет? – съязвил Спивак и добавил: – Сорок копеек.
– Запишите на наш счет.
– На чей счет?
