style="font-size:15px;"> – Ну и ну. Подожди. Так выходит, что и Николай, отец Анатолия, князя твоего, был Никитичем, и Акинфий, его дед, отец Никиты, тоже сам был Никитичем, правильно? Только уже от того Никиты, с кого пошло всё, Никиты Первого, который был Демидовичем и Антюфьевым, а стал Демидовым. Да?
– Молодец!
– И сколько ж годков это обнимает?
– И опять молодец! – Баранов широко, как Поль Робсон, развел руками, но обнимать меня на сей раз не стал, а привольный жест его всецело предназначен был для славной демидовской эпохи. – А двести пятьдесят, Ваня. А ты думал! Вот смотри. Демид Антуфьев…
– Или Антюфьев, – блеснул я новой эрудицией.
– Верно. И вот Демид этот родил себе Никиту в аккурат в одна тыща шестьсот пятьдесят шестом году.
– Так это ж триста! – воскликнул я. – Триста с лихвой.
– Так мы ж не к нам ведем! – возразил Баранов. – Дурья башка! А сочтем славные мы денечки могучей династии годом одна тыща восемьсот семидесятым.
И Баранов победно глянул на меня, призывая разделить с ним его правоту.
– Ленин родился? – спросил я. – Владимир Ульянов? В городе Симбирске? В семье попечителя гимназий?
Баранов громко вздохнул.
– В этот год, – сказал он, – покинула наш мир мятущаяся душа Анатолия Николаевича Демидова, князя Сан-Донато.
– И что?
– И всё. Угасла династия. Был там еще потом, конечно, Павел, сын Павла, старшего брата Анатолия. Был там потом еще даже у того Павла какой-то Елим, говорят. М-да. Но это уже всё не про то. Со мной, конечно, Ваня, историки спорить станут. Но я, Ваня, спорить не стану. Вспыхнула ярко звезда их демидовская, посветила России-матушке, сколько отпущено, и пух! – угасла.
– Так тогда двести двадцать, – сказал я. – От рождения Никиты Демидовича до упокоения твоего князя. Двести даже четырнадцать.
– А ты накинь, брат, на самого Демида, – сказал Баранов. – На Антуфьева.
– Или Антюфьева. А сколько ж?
– А сколько не жалко. Вот и будет тебе двести пятьдесят в самый раз!
И дошло до меня, что Баранов, пожалуй, прав. И сердце вдруг сладко забилось в груди. И с чего бы! What’s Hecuba to him? Что он Гекубе? [8]
– А мистики всякой в жизни, Иван, – сказал мне Баранов, – так её нам, хоть отбавляй. Не жмурься только.
Я вознамерился отмолчаться.
– Вот, к примеру, Никита Демидович помер в тот же год, что и Петр Первый. Это тебе как?
– А никак.
– А почему?
– А спорим, в тот год не только они умерли. Эти двое.
– Ладно, – сказал Баранов, – раз уж ты не в настроении.
Он отпил.
– И правда, большого крюка мы тут дали. Сейчас воротимся.
Он отпил.
– Так что я, брат, мог бы состоять в родстве с Наполеоном!
Пускай.
– Если б у Сан-Донато с Матильдой были б дети.
Он
What's Hecuba to him, or he to Hecuba… – Что он Гекубе? Что ему Гекуба? – крылатая фраза из «Гамлета». Принц это восклицает впечатлённый искусством перевоплощения актёра и его способностью переживать события, лично его не затрагивающие. А тот прочел Энея монолог, живописующий страдания Гекубы, жены убитого троянского царя. Иносказательно фраза используется как в отношении человека, безразличного к чему-либо или кому-либо, так и по отношению к тому, кто вмешивается в не касающееся его дело.
