не насмехается ли он над ней, однако его теплый тон ослабил терзавшее ее напряжение.
Уступая ему, она присела. Под ласковым взглядом Жоффрея улетучились все ее страхи, исчезло страшное опасение, что она навсегда потеряла его и снова осталась одна во всем белом свете.
– Наверное, мы слишком долго были одиноки, – вымолвил он, словно отвечая своим потаенным ощущениям. – Быть может, в те времена, когда королевская кара, постигшая меня, разлучила нас, мы недостаточно оценили силу своей любви, а воссоединившись вновь, не до конца осознали глубину своих ран? За долгие годы вы привыкли защищаться в одиночку, никому не доверять, опасаться превратностей судьбы, которая уже однажды столь сурово наказала вас.
– О да, – почти прорыдала Анжелика. – Мне было восемнадцать лет. Вы стали моим небом, моей жизнью, а потом, когда мне не было и двадцати, я навсегда потеряла вас. Как только я осталась жива?..
– Да, бедная девочка! Я недооценил всей силы чувств, которые вы во мне вызвали, а главное – значение любви, которую вы испытывали ко мне. Мне хотелось верить, что с моим исчезновением вы меня позабудете.
– Это бы вас устроило, чтобы вернуться к вашей первой возлюбленной, Науке… Мне ли вас не знать… Вы готовы были умереть, лишь бы узнать, вертится ли Земля, а в разлуке со мной вы смогли выжить и вкусить всех радостей своей полной приключений жизни…
– Да, вы правы… И все же послушайте, что я осознал в эти последние дни, за время потрясшей нас обоих бури. Безусловно, некогда вы обворожили меня, я был от вас без ума, однако, как вы заметили, сумел выжить. Но теперь уже не сумел бы. Вот что вы со мной сделали, сударыня, и поверьте, такое признание далось мне нелегко.
Жоффрей улыбнулся. Но на его выразительном, отмеченном печатью полной невзгод жизни, лице с белеющими на темном загаре страшными шрамами Анжелика различала мощный свет подлинного чувства, которое он испытывал к ней. Его горящий взор, в котором промелькнуло что-то вроде удивления, был прикован к ней.
– Странное дело любовь, – продолжал он, словно говоря с самим собой, – какое-то диковинное растение. В молодости кажется, будто срываешь его в пору цветения и что в дальнейшем ему суждено лишь увядание. Тогда как это всего-навсего первинки плода более сочного, который даруется лишь постоянством, пылкостью, взаимным узнаванием. Сколько раз в эти последние дни я вспоминал, как вы приехали в Тулузу, такая прекрасная, гордая, незнакомая, одновременно ребячливая и мудрая. Тогда, наверное, я не желал признать, что ваша яркая необычность завораживает меня куда больше вашей красоты. Как знать, что нас прельщает при первом обмене взглядами, которому предстоит связать двоих? Зачастую, сами того не ведая, мы таим скрытые сокровища, сдерживаемые силы, которые лишь будущее проявит… то, что сильные мира сего не оставили мне времени обнаружить в вас… Даже тогда я был настороже. Я думал: она изменится, станет как все, утратит свою очаровательную непримиримость, эту жажду жизни, этот проницательный
