style="font-size:15px;"> Какой ужас! Какой страшный момент для каждого из них! А для НЕГО! Публично выставленного ею на посмешище.
Анжелика понимала, какую ярость он испытал, увидев ее. Но что же теперь делать, чтобы усмирить его гнев? Как заставить его поверить, что по-настоящему она никогда не любила, не могла любить никого, кроме него?.. Что, если он разлюбил ее, она умрет, да, умрет…
Внезапно она решилась. Она не станет глупо дожидаться его здесь. Нынче вечером она снова пойдет к нему, будет умолять, попытается все объяснить. Пусть его слова снова ранят ее. Все, что угодно, только не разлука! Все, что угодно, только не его холодность.
Только бы он снова обнял ее. Даже если, поддавшись злобе, он, стиснув ее в своих сильных объятиях, задушит, сломает ее.
Анжелика бросилась к туалетному столику и, разглядев в зеркале следы слез на щеках, слегка припудрила лицо.
Она распустила собранную в узел тяжелую косу, взяла инкрустированную золотом черепаховую щетку – тоже подарок Жоффрея – и торопливо привела волосы в порядок. Ей хотелось, чтобы он увидел ее прекрасной, а не затравленной и напряженной, какой она была все последние дни.
Котенок ни разу не шелохнулся с тех пор, как она устроила его на одеяле. Он свернулся клубком и пребывал в счастливом блаженстве, какого прежде не знал. Неподвижный, кроткий, терпеливый, почти бестелесный, он был настолько крошечным и болезненно хрупким, что казалось, он не жилец на этом свете. Но стоило Анжелике заговорить с ним, он громко замурлыкал, стремясь выразить свою благодарность и довольство.
Какая удача ему выпала: после долгих скитаний он встретил кого-то, кто стал его небом, горизонтом, надеждой. Бедный зверек доверился подобравшему его из жалости человеческому существу и знал, что его не обманут.
– Я ухожу, – сообщила ему Анжелика. – Будь умницей. Я вернусь…
Она бросила последний взгляд на постель. Герцогиня, по-прежнему вытянувшись, лежала под простынями. Стоя со щеткой в руке, Анжелика вновь попыталась оживить смутное воспоминание.
– Почему вы так на меня смотрите? Во мне есть что-то, что вас беспокоит? – не открывая глаз, спросила больная.
– Простите, сударыня… Ничего особенного; вероятно, мое внимание привлекла поза, в которой вы спите. Не воспитывались ли вы с раннего детства в монастыре?.. Помнится, когда я сама была пансионеркой, нам запрещали спать иначе, как вытянувшись на спине и положив руки на одеяло… Даже зимой. Стоит ли говорить, что я никогда так не делала. Я была очень непослушной.
– Вы угадали, – улыбнулась госпожа де Модрибур. – Я всю юность провела в монастыре и должна признаться, и сегодня не могла бы спать в иной позе, нежели та, за которую вы меня укоряете.
– Это вовсе не укор! А где вы жили?
– У урсулинок в Пуатье.
– А, в монастыре на улице Монте.
– В Пуатье
