для российского читателя форме излагались экономические взгляды А. Смита[228].
Вместе с тем процесс становления российской политэкономии характеризуется и определенным своеобразием. В частности, заимствуя наиболее важные положения из учения А. Смита и его последователей, российские экономисты пытались, с одной стороны, осмыслить эти положения по-своему, привести их в единую систему в соответствии со своей методологией и нравственными устоями общества; с другой стороны, апробировать полученные знания на практике, найти правильные решения сложных социально-экономических проблем российской действительности[229]. Кроме того, и это следует подчеркнуть особо, российские экономисты не были узкоспециализированными учеными. Напротив, область их исследований была довольно обширной, охватывающей не только, собственно, политэкономию как таковую, но и статистику, финансы, банковское дело, денежное обращение, кредит и т. п.
В историко-теоретическом аспекте в развитии дореволюционной российской политической экономии можно выделить, пожалуй, два главных этапа: 1) первая половина XIX в.; 2) вторая половина XIX в. – до 20-х гг. ХХ в. Первый этап характеризуется следующими особенностями. Во-первых, интенсивным процессом формирования и утверждения политической экономии как составной части мировой экономической мысли. Во-вторых, осмыслением и переосмыслением не только теоретической системы А. Смита, но и взглядов Ж. Б. Сэя, Д. Рикардо, Т. Мальтуса, Дж. Милля, Д. Стюарта, С. Сисмонди и многих других зарубежных экономистов. В-третьих, определением места политической экономии в системе политических наук, специфики метода ее исследования. В-четвертых, выявлением соотношения присущих ей физических и нравственных начал, их роли в жизни общества. Наконец, в-пятых, широким распространением понимания политической экономии как науки о государственном хозяйстве или о народном богатстве.
Начало такому пониманию предмета политической экономии положил упомянутый выше Х. Шлецер. В своем учебнике «Начальные основания государственного хозяйства или науки о народном богатстве» Х. Шлецер исходил из того, что современное общество суть гражданское общество. Оно образует одно великое целое, политическое тело. Поэтому политэкономия, изучающая это общество, наряду с собственно политикой, принадлежит к числу политических наук. По мнению Х. Шлецера, политическая экономия «изъясняет многоразличные средства, под управлением верховной власти находящихся, которые служат умножению народного богатства и получению от этого возможной пользы, или она есть наука о богатстве народа, когда оно в рассуждении своего происхождения и употребления представляется под влиянием законодателя»[230]. Трактуя подобным образом предмет политэкономии и отождествляя ее, по сути дела, с экономической политикой, он подразделял первую на две части: 1) политику народной промышленности; 2) политику государственных доходов (финансов)
См.
«Отличительной чертой русской “национальной экономии” была органическая связь анализа источников богатства с нравственными учениями, а также глубокими рекомендациями по подъему производительных сил России. Зародившаяся на русской почве политическая экономия постепенно приходит в соприкосновение с политической экономией стран Западной Европы и в первую очередь с учением Адама Смита, – этого, по словам В. И. Ленина, – “великого идеолога передовой буржуазии”. Учение А. Смита о природе и источниках богатства народов не могло не волновать русских мыслителей, заботившихся о “приумножении” и “сохранении” общественного богатства. Социально-этические и экономические идеи А. Смита глубоко волновали общественную мысль России, хотя она принципиально иначе понимала социальную функцию богатства: русская наука не могла мириться с грубым “экономизмом”, утвердившимся в Западной Европе. В русской литературе даже смитовское толкование богатства связывалось со специфически русским пониманием социальной функции богатства, состоявшей в утверждении нравственных начал и глубокого гуманизма. Поэтому русские мыслители в лице А. Н. Радищева и декабристов не принимали “целиком” все учение Адама Смита, в частности его проповедь “экономического человека” и эгоизма как якобы коренного свойства человеческой природы»
