Россия, подобно Японии, в своей модернизационной политике опиралась на выкачивание ресурсов из деревни и еще больше, чем Япония, – на привлечение иностранных инвестиций[73]. Тем не менее, российский путь развития оказался абсолютно отличным от германской и японской модели. Попытка адаптироваться к потребностям модернизации путем преобразований «сверху» провалилась. Россия пережила одну из самых радикальных революций в истории человечества, которая принципиально изменила не только модель модернизационных преобразований, но и весь механизм функционирования экономики и общества в целом.
Проще всего было бы связать кризис, приведший к революции 1917 г. и установлению большевистской диктатуры, с катастрофическими последствиями участия России в Первой мировой войне. Действительно, этот фактор очевиден, его отмечают практически все специалисты по российской истории начала XX в. «Если бы Россия не участвовала в войне, она могла бы воспользоваться германским опытом индустриализации, осуществляемой под бюрократическим руководством государства» (Skocpol, 1994с. Р. 139) – такова господствующая точка зрения. Фактически это означает, что Октябрьская революция в России рассматривается не как закономерное явление, а лишь как результат неблагоприятного стечения внешних обстоятельств. В пользу подобной позиции можно привести достаточно серьезные аргументы.
Действительно, до начала Первой мировой войны ситуация в России развивалась на основе тех же закономерностей, что в Германии и Японии. В результате модернизационных усилий Российского государства и последствий революции 1905–1907 гг. основные преграды на пути индустриального развития были сняты. Итоги первой русской революции и революции 1848 г. в Германии во многом схожи. Потерпев поражение, они обе способствовали радикализации политики реформ. С их помощью власть пыталась разрешить те экономические и социальные проблемы, которые революция стремилась снять давлением «снизу». После революции 1905 г. в России буржуазия получила возможность влиять на политику царского правительства, добившись установления (пусть и не в полной мере) конституционной монархии. Государство стало предпринимать активные усилия по разрушению остатков средневековых институтов и созданию стабильных, благоприятных условий для развития предпринимательства.
Главенствующая роль государства в процессе экономического развития существенно снижалась, падали государственные инвестиции в экономику и государственная финансовая поддержка промышленности. Постепенно сходила на нет и лидирующая роль иностранных вложений[74]. Инициатива в модернизации все больше переходила к частным экономическим агентам, одновременно страна стремилась по возможности проводить индустриализацию собственными силами. С начала XX в. в России проявлялись и другие тенденции, характерные для стран догоняющей индустриализации. Высокая концентрация производства в условиях протекционистской защиты внутреннего рынка вела к распространению
В Японии доля внешних финансовых ресурсов была высока на начальном этапе модернизации (в 1869–1884 гг. – около 50 %), однако резко снизилась на этапе форсированной индустриализации (в целом в 1885–1938 гг. – 2–3%) (Мельянцев, 1996. С. 115). В России доля иностранных инвестиций была существенно выше. В 1880-х годах 41 % новых инвестиций составляли иностранные вложения, в 1903–1905 гг. – 87, в 1909–1913 гг. – 50 % (McKay, 1970. Р. 26–28). По другим оценкам, около 40 % российской промышленности финансировалось за счет иностранного капитала.
«С середины 1880-х и в 1890-е годы иностранный капитал и менеджмент были движущей силой российской промышленности. Но после 1900 г. инвестиции в российскую промышленность все более вкладывались через российские банки, в которые иностранцы могли инвестировать, но не осуществлять контроль… Российские управляющие стали выдвигаться на более важные позиции в компаниях, в которых ранее доминировал иностранный менеджмент» (Black, 1975. Р. 179).
